Йона намеревался через сорок минут быть у дочери Густава Шееле Аниты. Анита жила в Сетере, в таунхаусе, всего в трех километрах от больницы.

Когда она была маленькой, Цезарь проник к ней в спальню, присел на кровать и положил руку ей на голову.

Когда Анита немного повзрослела, отец рассказал ей, как познакомился с Цезарем, иначе она бы так этого и не узнала.

Но отец ей все рассказал. И Анита наверняка стала задавать ему вопросы.

Она должна что-то знать.

Может быть, именно ей известно о Цезаре больше, чем людям, с которыми Йона уже успел поговорить.

Йона припомнил свою первую беседу с Анитой. Она научилась выносить критику в адрес отцовского исследования, отдаляя себя от него, хотя в глубине души гордилась отцом.

Устаревшие психиатрические теории и методы всегда отсвечивают чем-то мутным — вот что она пыталась сказать.

И все же Анита стала медсестрой, поселилась в Сетере и работает в психиатрической клинике.

Йона обогнал караван тяжелых фур. Когда он проезжал мимо очередного грузовика, в окно как будто кто-то вздохнул.

Пистолет лежал в бардачке, бронежилет — в сумке на заднем сиденье.

Цезарь пытался убить Мартина на одной из центральных станций стокгольмского метро. Если этот момент попал на записи камер видеонаблюдения — и если Цезарь обошелся без маскировки, — его можно идентифицировать.

Может быть, на платформе была и та пожилая женщина.

Двое убийц.

А может быть, Цезарю нужна публика — кто-то, в ком он будет видеть свое отражение. Так ребенку нужно, чтобы мама смотрела на него, когда он выделывает трюки на лазалке.

Йона выпил воды, поставил бутылку в держатель и вернулся мыслями к разговору с Трейси.

Что это за череп в форме яйца, который висел на груди у женщины? Для крысы точно великоват.

Скорее кто-то из куньих, подумал Йона — и тут же понял, кто это.

Черная шапка была сшита не из искусственного меха. На шапку пошел мех с жировой смазкой. Жир отталкивал дождевые капли, и они собирались на кончиках шерстинок.

Наверняка норка, подумал Йона. От внезапного понимания его окатило ледяным холодом.

По спине, от затылка вниз, прошла дрожь.

Вот он, момент, когда дело об убийстве на детской площадке приняло четкие очертания.

Йона резко свернул на обочину и остановился в тени виадука.

Он закрыл глаза и вспомнил, как ходил с папой в Музей естественной истории.

Ему восемь лет, он ходит внутри огромного скелета синего кита. От высокого потолка отдается эхо голосов и шагов.

Йона слушает, как папа читает табличку перед двумя чучелами: мангуст схватился с коброй.

В новой стеганой куртке жарко. Йона расстегивает куртку и подходит к изображению норки.

В витрине лежат три черепа, похожие на яйца.

Один повернут так, что можно заглянуть внутрь.

На выпуклой макушке черепа — узор.

В структуре кости просматривается подобие креста.

Йона, закрыв глаза, сидел в машине на обочине дороги и всматривался в явившийся ему в воспоминании череп.

Узор похож на фигуру в остроконечном колпаке и с широкими рукавами. Фигура стоит, раскинув руки. Как Христос.

Йона открыл глаза, взял с приборной доски телефон и стал гуглить череп норки. Фотография нашлась сразу.

На черепе изнутри просматривался еле видный рельеф: фигура с раскинутыми руками.

Так распорядилась эволюция, устраивая расположение кровеносных сосудов и оболочек мозга.

Фигура более или менее просматривалась на всех естественнонаучных рисунках и фотографиях.

И таким же символом клеймили убитых девушек.

Все сошлось, череп норки указал прямиком на убийцу.

Йона знал, что мало кто из серийных убийц склонен общаться с полицией, но у каждого из них свои схемы, образ действий и предпочтения, по которым преступника и можно выследить.