Йона знал, что мало кто из серийных убийц склонен общаться с полицией, но у каждого из них свои схемы, образ действий и предпочтения, по которым преступника и можно выследить.

Йона сам не помнил, сколько раз он обдумывал модус операнди Цезаря, сколько раз менял местами элементы головоломки. Сфинкс спрятал ответ в самой загадке. То, что казалось отступлением от обычной схемы, на самом деле было логичной и важной деталью.

Йона завел машину, посмотрел в зеркало заднего вида, вывел машину на полосу и нажал на газ.

Он всегда умел в точности воспроизвести образы из прошлого. Довольно утомительная, даже мучительная способность.

Раз за разом Йона переживал свои воспоминания, причем во всех подробностях.

После Хедемуры дорога пошла между лугов и полей, и до самого Сетера Йона ехал, не сворачивая.

Развернувшись на круговом перекрестке с синей скульптурой, похожей на большой топор, Йона въехал в жилой район, тесно застроенный виллами.

Он припарковался возле гаража Аниты, позади красной «тойоты», вылез из машины и направился к домику с двускатной черепичной крышей, обшитому красными деревянными панелями.

Капли из разбрызгивателя долетали до выложенной камнем дорожки.

Анита уже заметила Йону и дожидалась его в дверях. Платье в горошек перетягивал широкий мягкий пояс.

— Не заблудились, — сказала она.

Йона снял солнечные очки и пожал хозяйке руку.

— Угощать мне особо нечем, но есть горячий кофе…

Анита провела гостя в кухню, выложенную белым кафелем, с круглым обеденным столом и белыми стульями.

— Симпатично, — заметил Йона.

— Правда? — улыбнулась Анита.

Анита предложила гостю садиться, достала две фарфоровые чашечки с блюдцами, ложечки, разлила кофе и выставила на стол небольшой пакет молока и сахарницу с рафинадом.

— Я знаю, что уже спрашивал, — начал Йона, — но не сохранилось ли у вас фотографий того времени, когда ваш отец работал в главном корпусе? Какие-нибудь групповые снимки, проводы на пенсию, например?

Анита задумалась, размешивая сахар в кофе.

— Есть фотография, где я в отцовском кабинете… у меня это единственная фотография с интерьером старого корпуса… она вам ничего не скажет.

— И все-таки я хотел бы взглянуть.

У Аниты покраснел кончик носа, и она достала из сумочки бумажник.

— На семь лет папа где-то раздобыл мне маленький медицинский халат. — Анита положила перед Йоной черно-белую фотографию.

На снимке семилетняя Анита с тощими косичками и в белом халате сидела за громадным отцовским столом, на котором громоздились толстые книги и стопки историй болезни.

— Чудесная фотография, — сказал Йона и вернул Аните снимок.

— Папа звал меня «доктор Анита Шееле», — улыбнулась она.

— Он хотел, чтобы вы пошли по его стопам?

— Думаю, да, но…

Анита вздохнула, и между медового цвета бровями образовалась глубокая морщина.

— Вам было лет пятнадцать, когда отец рассказал вам про тот ночной визит Цезаря.

— Да.

— Вы не спрашивали, что мог иметь в виду Цезарь, говоря «дети играют, мамы смотрят на них»?

— Спрашивала, конечно.

— И что он ответил?

— Папа дал мне почитать главу из его исследования, там говорилось о первичной травме Цезаря. Травме, связанной с матерью.

— В каком смысле?

— Исследование написано исключительно научным языком, — ответила Анита и бесшумно поставила чашку на блюдце.

Лоб у Аниты был в морщинах, словно она постоянно о чем-то размышляла, делая перерыв только на сон.