|
Жребий уж брошен – вечер прошел успешно или же неуспешно, даме удалось или не удалось создать то впечатление, на которое она рассчитывала. Но, не погружаясь глубже в тайны туалетного столика, скажу тебе, что лично я, как и многие весьма достойные особы, не люблю заглядывать в неясную и темную поверхность большого зеркала в полуосвещенной комнате, где отражения свечей скорее теряются в глубокой тьме стекла, нежели бросают свой свет обратно в покои. Это непроглядное, чернильно‑черное пространство кажется сценой, где разыгрывает свое представление Фантазия. Она может вызвать к нам видения иные, чем отражение наших собственных лиц; или же, как в колдовское время Хеллоуина, которым пугали нас в детстве, мы рискуем узреть там чье‑то чужое лицо, выглядывающее из‑за нашего плеча. Словом, когда на меня нападает подобное настроение и всюду‑то мне мерещатся призраки, я, прежде чем войти в спальню, велю горничной завесить зеркало зелеными шторами, чтобы на ее, а не на мою долю выпало первое потрясение от встречи с привидениями, буде таковые там окажутся. Но, сказать тебе правду, сдается мне, что это мое нежелание глядеться в зеркало в определенное время и в определенном месте берет свое начало в неком предании, которое рассказала мне в свое время моя бабушка, сама принимавшая участие в событиях, о коих я сейчас тебе и поведаю.
ГЛАВА I
Ты любишь (начала тетушка) зарисовки общества былых времен. Хотелось бы мне набросать тебе портрет сэра Филиппа Форрестера, баловня и любимца аристократических кругов Шотландии конца прошлого века. Сама я никогда его не видела, однако ж рассказы моей матери в красках расписывали его ум, доблесть и беспутство. Веселый рыцарь сей процветал примерно в конце семнадцатого – начале восемнадцатого века. Он слыл сэром Чарльзом Изи и Ловеласом своего времени и края, прославленным числом сыгранных дуэлей и ловко проведенных интрижек. В свете он пользовался безоговорочным восхищением, и ежели мы сопоставим это с одним‑двумя дошедшими до нас эпизодами из его жизни, за которые, «когда бы писан был один закон для всех сословий», его следовало бы, по меньшей мере, повесить, то популярность подобной особы воистину доказывает, что наше время стало во много крат пристойнее времен минувших, если и не добродетельнее их – или же, что в ту пору вынести приговор лицу благородного происхождения было куда как труднее, чем теперь, и, соответственно, что титул тогда даровал своему обладателю множество привилегий и полное отпущение грехов. Ни одному нынешнему повесе не сошла бы с рук история столь гнусная, сколь история Красотки Пегти Гриндстоун, дочери мельника из Силлермилса – дело едва не дошло до генерального прокурора Шотландии. Но сэру Фнллипу она принесла не больше урона, чем приносит град каменному очагу. Его все так же радушно принимали в свете, и он обедал с герцогом А. в день похорон несчастной девушки. Она умерла от разбитого сердца. Впрочем, к моей истории это не имеет ровным счетом никакого отношения. Сперва упомяну о родне, друзьях и знакомых веселого рыцаря, и обещаю, что не буду излишне многословна. Но для достоверности моей истории тебе необходимо знать, что сэр Филипп Форрестер – неотразимый щеголь, элегантный баловень высшего общества – женился на младшей мисс Фальконер из рода Кингс‑Коплендов. Старшая сестра помянутой леди ранее стала женой моего деда, сэра Джеффри Ботвелла, и, надо сказать, принесла нашей семье немалое приданное. Да и за мисс Джемаймой, или, как ее чаще называли, мисс Джемми Фальконер, также давали около десяти тысяч футов стерлингов – весьма лакомый кусочек по тем временам. Две сестры были до крайности несхожи меж собою, хотя пооди‑Ночке каждой из них находились свои поклонники. В леди Ботвелл отчасти сказалась древняя кровь Кингс‑Коплендов: она была храбра, хотя и не до безрассудства, честолюбива и страстно желала возвысить свой дом и свою семью. |
