В высшем обществе в те годы это было весьма распространено, и наш рыцарь, вероятно, пришел к мнению возвысить его образ beau garson (славный малый), но не впасть в излишний педантизм – просто необходим для поддержания того исключительного положения, что занимал он в глазах света.

Решение сэра Филиппа ввергло его жену в пучину агонии и мук ужаса, проявление коих столь раздражало достославного баронета, что он, вопреки своему обыкновению, не счел за труд попытаться смягчить ее тревогу, и тем снова и снова заставлял ее проливать слезы, в которых скорбь была уже смешана с удовольствием.

Леди Ботвелл как милости просила разрешения сэра Филиппа приютить в своем доме сестру и ее детей на время его пребывания в Европе.

Сэр Филипп охотно принял предложение, которое разом избавляло его от лишних расходов, заставляло умолкнуть досужих сплетников, кои иначе, чего доброго, могли бы пустить слух о том, что он, мол, бросил жену и детей, и вдобавок еще и доставляло удовольствие леди Ботвелл – к даме этой он испытывал немалое уважение, ибо она всегда говорила с ним свободно и начистоту, а иной раз и резко, не страшась ни его едкого остроумия, ни репутации в свете.

За день‑два до отъезда сэра Филиппа леди Ботвелл взяла на себя омелость в присутствии своей сестры прямо задать ему вопрос, который часто мечтала, но не отваживалась высказать его робкая жена:

– Скажите, сэр Филипп, куда направите вы путь, попавши в Европу?

– Отправлюсь пакетботом из Лита в Хелвет.

– Это я и сама понимаю, – сухо отозвалась леди Ботвелл. – Но думается мне, вы же не задержитесь в Лите надолго, а посему мне бы хотелось узнать, куда вы поедете дальше.

– Милая моя леди, вы задаете мне вопрос, – ответствовал сэр Филипп, – который я еще не осмеливался задать сам себе. Ответ зависит от хода войны. Я, разумеется, первым делом посещу ставку главнокомандующего, где бы она к тому времени ни находилас, вручу верительные письма, узнаю о благородном искусстве войны все, что надобно знать жалкому дилетанту, и, наконец, своими глазами полюбуюсь на все то, о чем мы так много читаем в официальных сообщениях.

– Также я от души надеюсь, сэр Филипп, – продолжила леди Ботвелл, – что вы не забудете о том, что являетесь мужем и отцом, и хотя вы и считаете возможным потакать вашим воинственным причудам, но не позволите им завести себя в опасность, с которой вовсе ни к чему сталкиваться никому за исключением лишь профессиональных военных.

– Леди Ботвелл оказывает мне слишком большую честь, – молвил сей доблестный искатель приключений, – проявляя хоть малейший интерес к этим подробностям. Но чтобы успокоить вашу лестную для меня тревогу, скажу: не забывайте, ваша светлость, что я не могу подвергнуть риску сего весьма достойного отца семейства, которого вы столь любезно вверили моему покровительству, без того, чтобы тем самым в опасности не оказался и один честнейший малый, некий Филипп Форрестер, с которым я вожу дружбу вот уже около тридцати лет и с которым, хотя кое‑кто и считает его фатом, у меня нет ни малейшего желания расставаться.

– Что ж, сэр Филипп, вы сами – лучший судья в ваших делах. У меня же нет прав вмешиваться – вы мне не муж.

– Упаси Господь! – вырвалось невольно у сэра Филиппа. Bпрочем, он тут же прибавил: – Упаси Господь меня лишать моего друга сэра Джеффри столь бесценного сокровища.

– Но вы – муж моей сестры, – продолжила леди, – и, полагаете сознаете ее нынешнее смятение духа…

– Если можно заставить меня осознать ее состояние духа, только о том и твердя с утра до вечера, – сказал сэр Филипп, – то уж верно, я худо‑бедно об этом наслышан.

– Не берусь тягаться с вами остроумием, сэр Филипп, – отрезала леди Ботвелл, – но вам следовало бы понимать, что это смятение вызвано исключительно тревогой о вашей же безопасности.