Есть один аргумент, который подкрепляет мои слова. И аргумент этот – набор инструментов, которые использовали для танго. Инструменты. Мне сейчас вспоминается один мой приятель, теперь уже старик, он был другом Эваристо Каррьего, который часто повторял одну и ту же фразу: «В ту ночь, когда меня открыл Марсело дель Масо». Марсело дель Масо опубликовал – в те годы, когда праздновалось Столетие независимости, – книгу под названием «Побежденные». Эта книга – сборник рассказов, но не в нынешнем смысле слова, – кажется, сейчас мы ожидаем от рассказа начала, середины и конца; в те времена их скорее бы назвали «этюдами». В конце книги было несколько стихов, одно стихотворение – кажется, я его помню – называлось «Триптих о танго». Написано, кажется, в 1908 году. И звучит оно так… Я помню первую часть наизусть. «Танцоры танго»:

«Отребье любви», кажется, идеально подходит для куманька.

А потом:

А потом, уже в завершение «Триптиха», один из куманьков убивает женщину, женщину, которая была ему неверна и носила значимое прозвище «Овечка».

И потом Масо рассказывает:

И потом:

То есть мужчины одобрили убийство, совершенное злодеем. И это Масо писал незадолго перед Столетием. Он описывал современные события, хорошо ему знакомые. И вы, вероятно, отметили, что чуть раньше он говорил: «Обезумели скрипки, флейта вывела ноты, которых никто никогда не писал», а в другой части «Триптиха» Масо упоминает пианино, и вот, таким образом, перед нами три изначальных инструмента: пианино, флейта и скрипка.

Но все-таки, если танго являлось танцем предместий, стало быть, в нем должен присутствовать и инструмент, который звучал во всех корралях Буэнос-Айреса… Это должен быть самый народный из инструментов, то есть гитара. Однако же гитара приходит много позднее – или не приходит вообще. И думаю, через несколько лет, в районе Альмагро, я так полагаю, добавляется еще и бандонеон, инструмент немецкого происхождения.

Этот аргумент мне кажется убедительным: у нас есть плохие дома и у нас есть инструменты. Пианино, флейта и скрипка – они вовсе не народные, и средства для их приобретения превосходят финансовые возможности куманьков из конвентильо. Ластра в уже упомянутой мною книге «Воспоминания о девятисотых» даже утверждает, что танго никогда не танцевали во дворах конвентильо, что подтверждается стихотворением Каррьего «Свадьба», это одно из его последних стихотворений. В нем поэт описывает свадебное гуляние в конвентильо. Там выведен дядя невесты, и этот дядя почти оскорбленно заявляет, что нельзя допускать «корте», то есть танцев с резкими разворотами: «Никаких разворотов, пусть даже и в шутку». И ему вторит молодой парень, друг дома:

А кто-то еще говорит: «Как угодно пусть выглядит дом, только чтобы достойно».

Это значит, что в народе танго поначалу отвергали – отвергали потому, что знали о его бесстыдном происхождении. И этим объясняется виденная мною много раз картина, я наблюдал это ребенком в начале века, в Палермо, а много позже видел на углах улицы Боэдо, перед Второй диктатурой. Я имею в виду, что видел, как танго танцуют мужские пары – например, мясник с извозчиком, нередко и с гвоздикой за ухом, – мужчины танцевали танго под звуки шарманки. Так происходило оттого, что женщины из их района знали о бесстыдных истоках танго и не желали его танцевать.