Он кивнул:

— Мы бываем в Индии так же часто, как и в Норвегии.

Они двигались по лесу, где лыжня петляла между близко стоящими деревьями. Иногда Ариэль срезал путь и пролетал прямо сквозь них. Один раз он промчался сквозь густые заросли кустарника. Кустарник был для него как сгусток тумана.

На последний перед Равнеколленом холм Сесилии пришлось подниматься ёлочкой, чтобы не упасть. Скоро они уже стояли на маленькой вершине. Здесь не было деревьев. Сесилия подняла одну лыжную палку и указала на замёрзший пейзаж, купавшийся в синеватом лунном свете.

— Когда я была маленькой, я думала, что это крыша мира, — сказала она. — И когда бабушка рассказывала про Одина, сидящего на своём троне и разглядывающего мир, я представляла, что он сидит именно здесь. Ты, наверное, слышал о двух его воронах?

Ариэль кивнул:

— Хугин и Мунин. Это значит «мысль» и «память».

— Бабушка тоже так сказала. Потому что он некоторым образом отправлял в мир свои мысли и душу.

Ариэль снова кивнул. А потом сказал нечто удивительное:

— Ты, возможно, помнишь, что мы говорили о внутреннем зрении, которое есть у всех людей и которое имеет особенно важное значение для тех, кто слеп. Оно тоже состоит из мысли и души. Так что Хугин и Мунин были внутренним зрением Одина.

Сесилия открыла рот от удивления. Как это она не подумала об этом раньше?

Ангел Ариэль продолжал:

— Бог всеведущ. Он даже может находиться в нескольких местах одновременно. Один этого не мог, но зато у него были два ворона. Таким образом, он тоже был всеведущим.

Сесилия снова подняла лыжную палку и указала на долину.

— Ты видишь все эти хутора? — спросила она. — Я знаю жителей почти каждого дома. А вон там находится школа… белая полоска, пересекающая долину, — это река. Она называется Лэира. Марианна живёт вон в том жёлтом доме на другом берегу.

— Я знаю, Сесилия.

— А внизу слева можно различить огни Клёфты, а гора вон там называется Хексебергосен. Йессхейм — в противоположной стороне.

Ариэль кивнул:

— Я всё это знаю.

— Внизу виден наш амбар. А ещё позади большого дерева с фонариками можно разглядеть наш дом. Окно на втором этаже слева — моё.

— Я входил к тебе через это окно много раз, — сказал Ариэль.

Он поднялся в воздух на четверть метра над поверхностью холма, чтобы во время разговора смотреть Сесилии в глаза. Его сине-зелёные сапфировые глаза блестели в лунном свете. Он сказал:

— Если бы сейчас ты стояла там внизу, у своего окошка, и смотрела в сторону Равнеколлена, ты бы увидела нас на этой вершине. И мы могли бы помахать тебе.

Сесилия от удивления прикрыла рот рукой: сказано как-то загадочно. Она знала: что-то здесь было не так, но никак не могла понять, что именно. Она заметила:

— Папа может в любой момент заглянуть ко мне в комнату, чтобы посмотреть, сплю ли я. Если он войдёт сейчас, он будет в шоке. «Ой-ой-ой, — сказал бы он. — Птичка упорхнула из клетки!»

— Хочешь, я посмотрю, спит ли папа?

— А ты можешь?

Ариэль на некоторое время исчез, и Сесилия стояла совершенно одна между небом и землёй. Несколько секунд ей казалось, что она потеряла брата-близнеца. И вот он снова возник рядом с ней.

— Они оба спят, — заверил он. — Мама лежит, склонив голову папе на плечо. Они поставили будильник на полчетвёртого.

Сесилия вздохнула с облегчением. Она снова показала на долину.

— Никогда не понимала, как луне удаётся давать так много света.

— Это потому, что вокруг повсюду — темно. Когда свет пробивается сквозь тьму, то ни один лучик не пропадает по дороге.