|
Хотя пылкая речь Ефраима поразила его, но он видел в ней только суеверный восторг, которому не сочувствовал, как идущему в разрез с его планами. - Слушай, слушай! - сказал Ефраим. Послышались дальние раскаты грома, повторяемые горным и лесным эхом. Ефраим встал и толкнул дверь своей хижины. С площадки, на которой она была построена, виднелась вдали вершина горы, с венчавшим ее замком стекольщика. Извилистая тропинка вела к нему по обрывистым скалам Эгоаля. День угасал. Вскоре сумерки сгустились, и ночь быстро наступила. Черные облака с пурпурными крапинками тяжело нагромождались над башнями замка, которые, бледные и тусклые, возвышались словно призраки. Все чаще и чаще раздавались глухие и продолжительные удары грома. Ослепительные молнии прорезывали небосклон. - Будет страшная гроза! - проговорил Кавалье. - Может быть, из тучи раздастся наконец голос, - отвечал Ефраим и впал в созерцательное молчание. Когда ночь вполне наступила, гроза разразилась по всем своем величественном гневе. Оба севенца смотрели на это зрелище с совершенно противоположными мыслями. Кавалье, убитый изменой Изабеллы и всеми несчастьями, так внезапно обрушившимися на его семью, и уверенный, что население не перестанет обрекать себя на мученичество, впал в глубокое уныние. Малейшая неудача могла его свалить, но малейший успех мог поддержать и укрепить его. Таков был этот человек, скорее предприимчивый, чем упорный, скорее бьющий на удачу, чем выдержанный, скорее неустрашимый, чем рассудительный. Откажись севенская молодежь вооружиться и следовать за ним к Зеленогорскому Мосту, Кавалье решился бы на бесплодную месть в виде убийства и отдался бы на волю случая. И его мечты о славе испарились бы, как пустые сны. Ефраим, напротив, никогда не сомневался в том, что реформатская религия восторжествует над папизмом. Дю Серр, которого он незадолго перед тем видел и которого он глубоко почитал, таинственно посвятил его в некоторые из своих мечтаний, рассказал ему о своих странных видениях, которые, казалось, предвещали близкое освобождение избранного народа Божия. Так воображение лесничего было подготовлено к тому, чтобы видеть что-то чудесное, божественное во всех призраках, которые стекольщик вызывал своим адским способом. Ефраим, лишенный всякого честолюбия и гордости, все более и более отдавался упорно преследовавшей его мысли, что настанет день, когда приказано будет истребить всех врагов Господа. Принимая за внушение свыше свои жестокие наклонности, доводившие его до мысли об избиении, он способен был совершить величайшие преступления с диким спокойствием. Мученику или палачу, слепому орудию какой-то таинственной и всесильной власти, Ефраиму были недоступны мгновения слабости, колебаний или уныния. Гроза все увеличивалась. Дождя не было. Тьма стояла непроглядная. Вдруг необычайное явление привлекло внимание Кавалье и Ефраима. Башни замка стекольщика, которые совершенно скрылись было во мраке, внезапно засветились в ночной тишине. Из окон, словно гигантские молнии, прорвались громадные потоки серного пламени. Над крышами строения, колеблемые ветром, понеслись голубоватые огоньки. - Замок дю Серра пылает, - проговорил Ефраим с глубоким волнением и почти боязливо. |
