|
В данную минуту они все считают, что Бог призвал их возвестить своему народу: "К оружию, Израиль!" - О, я понимаю, я все теперь понимаю! - вскрикнул Клодиус и с ужасом закрыл лицо дрожащими руками. - Но этого было недостаточно, - продолжал дю Серр. - Необходимо было, чтобы и зрение было так же поражено, как и мозг, этими страшными видениями. Вот я и велел нарисовать на стекле некоторые из самых страшных видений св. Иоанна. Что было бы игрушкой для других, - проговорил дю Серр с дьявольской улыбкой, - обыкновенным волшебным фонарем, превратилось для этих полудиких, почти безумных детей в одно из страшнейших испытаний. Ночью, среди лихорадочной бессонницы, им вдруг мерещились неясные, неуловимые, прозрачные существа, в которых они узнавали чудовищные призраки, пугавшие их воображение. - Нет, нет! Никогда замысел более страшный, более адский не вдохновлял человеческого ума! - воскликнул доктор. - Он равносилен преследованиям, которые его создали, - сказал дю Серр. - Читай указы Людовика Великого, касающиеся реформации, и сравни... Но обожди, ты еще недостаточно ужасаешься. Чтобы довести до конца мой замысел, я воспользовался всем тем, чему ты меня научил относительно падучей... Страшная болезнь, заразительная при одном взгляде, сообразно твоему описанию, достойнейший ученый! Клодиус с отчаянием поднял глаза к небу. - Судороги, все нервные проявления этой болезни должны сильно действовать на простолюдина. Я хотел снабдить моих пророков и этим новым средством воздействия. Сын дровосека Самуила страдал падучей. Моя жена предложила Самуилу излечить его. Как только этот ребенок очутился в замке, мы заставили детей присутствовать при его первом припадке, лишив их заранее пищи и сна в продолжение нескольких дней. Ты легко поверишь, Клодиус: трое детей тут же стали биться в припадке, подобном припадку сына Самуила. Мало-помалу и остальные более или менее впали в состояние падучей, и, согласно твоему же объяснению, когда припадок их достиг своей крайней; степени, я не знаю силой какого внутреннего чуда все видения Писания вставали в их мозгу так, как оно их описывало, с удивительной и страшной правдивостью. - Теперь ты понимаешь мой замысел? - восторженно проговорил дю Серр. - В первую же бурную ночь я спускаю с цепи моих пророков... Они покидают гору и рассыпаются по долине с криком: "К оружию, Израиль!" Разве для наших севенцев этот голос не будет равносилен гласу Господню, которого они ждут уже так долго? Лангедок восстанет от Жеводана до Лозьеры, и мы надолго обнажим наши мечи! - И вот, настанет вновь междоусобная война, со всеми ее ужасами! - вскрикнул Клодиус. - Но вас раздавят: частное движение нигде не встретит отклика, а королевские войска многочисленны! - Все севенцы восстанут сообща, - сказал дю Серр. - Я принял меры. Жители долины соберутся под начальством Жана Кавалье, молодого, решительного, предприимчивого партизана, обожаемого молодежью. Горцы выступят под начальством Ефраима, лесничего эгоальского леса, безжалостного фанатика. - Но на что вы надеетесь? Чего вы хотите? - Мы хотим вернуть свои права. Мы потребуем с оружием в руках восстановления Нантского эдикта, как этого добились наши отцы. Как все, и мы хотим иметь свое место в лучах солнца Франции, свою законную часть свободы - ничего более, но и не менее. |
