Главнокомандующий, полная противоположность Канроберу, решил, что плоды долговременной осады созрели и их надо скорее сорвать, чего бы это ни стоило. Зеленый холм взяли штурмом — почему бы не проделать то же самое с Малаховым курганом? Стало быть — вперед!

Вот почему на Севастополь обрушился этот адский огонь, уничтоживший укрепления русских на протяжении восьми километров — от Карантинной бухты до устья реки Черная.

Существовала еще причина, которая объясняла, хотя и не оправдывала поспешные действия Жестяной Головы. С некоторых пор у Пелисье возникли серьезные трения в отношениях с императором. Генерал с резкостью, доходившей до грубости, обращался с подчиненными, и те, оскорбленные, не щадили начальника в докладах императору: критиковали его действия, высмеивали характер, подрывали доверие к нему. Император, в свою очередь, осыпал командующего упреками.

Однако под личиной солдафона скрывался хитрый и ловкий придворный, и Пелисье решил одним ударом вернуть себе расположение императора и сокрушить своих хулителей.

Он знал, с каким суеверием относится император к памятным датам, и назначил штурм на восемнадцатое июня, день битвы при Ватерлоо. Он хотел, чтобы громкий успех стер память о роковом дне и за печальной страницей истории последовала страница славы.

Кроме того, Пелисье учел, что командир императорской гвардии генерал Рено де Сен-Жан-д’Анжели — близкий друг императора. Пелисье припишет ему главную роль в успехе штурма и таким образом осчастливит императора вдвойне.

Но для этого следовало назначить д’Анжели командиром Второго корпуса, то есть корпуса Боске. Такому властному человеку, как Пелисье, который не боялся ни упреков, ни обвинений в несправедливости, проделать это не составило труда.

В результате Боске, без всякого предупреждения, получил шестнадцатого июня, в два часа пополудни, приказ без промедления передать командование генералу Рено де Сен-Жану-д’Анжели и принять резервный корпус, размещенный на Черной речке.

Так Пелисье свел счеты с Боске, чья популярность среди солдат давно его раздражала, и одновременно доставил удовольствие императору, дав возможность одному из его любимцев снискать победные лавры.

Скверный замысел, абсурдный расчет! В распоряжении генерала Рено, самого заурядного вояки, оставалось всего тридцать шесть часов на ознакомление с местностью. Солдаты не знали его, и он не знал солдат. Боске, солдатский кумир, был знаком с местной топографией до самых мельчайших подробностей. Кроме того, Боске знал о своих людях, так сказать, всю подноготную. Орлиный взгляд, пламенные речи, исполненные силы жесты, молодцеватая осанка, легендарная храбрость. Он — душа Второго корпуса — мог повести за собой дивизии, бригады, полки, батальоны, роты и взводы одним только возгласом, одним словом, одним мановением руки, и никто не мог устоять перед натиском его солдат.

На его счету было немало побед в прошлом, и потому все так верили в его будущие успехи.

Итак, не приходилось удивляться тому, что смещение генерала, несправедливое и грубое, да еще в канун большого сражения, было встречено с изумлением и негодованием.

Питух, который разгуливал с рукой на перевязи, с новеньким горном за спиной, коротко обрисовал ситуацию:

— Боске — это Боске… Другого такого нет! Когда кричишь «Да здравствует Боске!», его имя само рвется из сердца и слетает с губ!.. Оно звенит, трепещет, увлекает! А попробуйте-ка крикнуть «Да здравствует Рено де Сен-Жан-д’Анжели!» — ручаюсь, что ничего не получится. А если кто решится на это перед строем полка, то-то наступит кавардак.

…Бой шел уже несколько часов.

Нетрудно догадаться, какие чувства испытывал Оторва, когда до него доходили приглушенные звуки ожесточенного сражения. Надежда на полную победу французов заставляла учащенно биться его сердце.