|
Я помогу тебе чем только сумею. Ты захватил свои рисунки? — Захватил. Но сейчас вам, кажется, не до этого... — Покажи их мне. Он посмотрел на этюды покрасневшими от усталости глазами и сурово заметил: — Рисунок у тебя плох. Безнадежно плох. Удивляюсь, как я не видел этого раньше. — Вы сказали мне однажды, что когда я рисую, я истинный живописец. — Я ошибся, я принял грубость за силу. Если ты в самом деле хочешь учиться, надо начинать все сначала. Вон там, в углу, у ведра с углем, несколько гипсов. Можешь рисовать их хоть сейчас. Удивленный Винсент поплелся в угол. Там он сел перед белой гипсовой ногой. Долгое время он не мог ни соображать, ни двигаться. Потом он вынул из кармана несколько листов рисовальной бумаги, но не в силах был провести ни одной линии. Он обернулся и посмотрел на Мауве — тот стоял у мольберта. — Как продвигается ваша работа, кузен Мауве? Мауве бросился на диван, его налитые кровью глаза сразу же закрылись. — Терстех сказал сегодня, что это лучшая вещь из всех, какие я создал. Спустя несколько секунд Винсент раздумчиво произнес: — Так, значит, Терстех все-таки был здесь! Мауве слегка похрапывал и уже ничего не слышал. Время шло, и Винсент понемногу успокоился. Он начал рисовать гипсовую ногу. Когда часа через три Мауве проснулся, у Винсента было готово уже семь рисунков. Мауве, как кошка, спрыгнул с дивана, словно он и не засыпал ни на минуту, и бросился к Винсенту. — Покажи! — сказал он. — Покажи! Он посмотрел все семь рисунков, твердя одно и то же: — Нет! Нет! Нет! Он изорвал их и бросил клочки на пол. — Все та же грубость, тот же дилетантизм! Неужели ты не в силах нарисовать этот гипс таким, каков он на самом деле? Неужели не можешь найти верную линию? Хоть раз в жизни нарисуй в точности то, что видишь! — Вы говорите совсем как учитель в художественной школе, кузен Мауве. — Если бы ты как следует поучился в школе, ты бы теперь знал, как надо рисовать. Переделай все сызнова. И смотри, чтобы нога была ногой! Он вышел в сад, а оттуда пошел на кухню ужинать, потом вернулся и начал работать при лампе. Наступила ночь, проходил час за часом. Винсент рисовал и рисовал ногу, лист за листом. И чем больше он работал, тем большее отвращение внушал ему этот мерзкий кусок гипса, который стоял перед ним. Когда в северном окошке забрезжил хмурый рассвет, у Винсента было готово множество рисунков. Он встал, тело его затекло, сердце ныло. Мауве подошел, взглянул на рисунки и скомкал их. — Плохо, — сказал он. — Совсем плохо. Ты нарушаешь все элементарные правила. Знаешь что, иди-ка домой и прихвати с собой эту ногу. Рисуй ее снова и снова. И не являйся ко мне, пока не нарисуешь ее как следует. — Как же, черта с два! — вскричал Винсент. Он швырнул гипсовую ногу в ведро с углем, и она разлетелась на тысячу осколков. — Не говорите мне больше о гипсах, я не хочу и слышать о них. Я буду рисовать с гипсов, когда на свете не останется ни одной живой ноги или руки, но не раньше! — Ну что ж, если ты так считаешь... — начал ледяным тоном Мауве. — Кузен Мауве, я не позволю навязывать мне мертвую схему, не позволю ни вам, ни кому другому. Я хочу рисовать, повинуясь своему темпераменту, своему характеру. |
