– О тебе, – мгновенно отозвался Адам.

– Нет, я имею в виду что-то далекое, несбыточное…

– Чтобы отец завещал мне свою мастерскую и всех клиентов…

– Я не об этом. Что-то совсем нереальное… из фантазий, из книг…

– Полететь в космос? – уточнил Адам.

– Вот, уже ближе. А я мечтаю попасть в Тибет. – Дина посмотрела на него серьезно, будто прощупывая, можно ли доверить мечту.

– А что это?

– Это такое место на Земле. Мне бабушка переводила с немецкого одну книгу. Есть такой мужик, альпинист, путешественник Генрих Харрер, и он написал историю, как семь лет прожил в Тибете. Это где-то в Китае. На юго-западе. И там знаешь, как красиво: горы, небо, монастыри, монахи… Все бело-синее… Не то что здесь…

– А что ты там будешь делать? – удивился Адам.

– А что делают в мечтах? Наслаждаются…

– Как туда добраться?

– Никак. Это же заграница. Может, лет через пятьдесят туда будут летать самолеты. Но где они сядут? Там же горы…

– Обещаю, через пятьдесят лет мы туда поедем, – заверил Адам с легкостью, какой женщинам дарят луну и звезды.

– Мне будет шестьдесят пять! – засмеялась Дина. – А тебе еще больше. В таком возрасте людям уже ничего не нужно.

Адам смотрел на блестящую антрацитовую реку, и над ней будто из глубин вырастали заснеженные пики гор, загнутые кверху многоярусные крыши, фигурки людей в длинных одеяниях и бездонное синее, как глаза Кацманов, небо.

– Ты это видишь? – мечтательно спросила Дина.

– Вижу, – ответил Адам – и тут же вскочил от удара чем-то твердым по затылку.

– Град! – взвизгнула Дина, снимая с его головы крупный шарик. – Адик, град! Это лед с Тибетских гор!

Командующий грозой, хохоча над грезами влюбленных, подтянул всю свою артиллерию. Ледяные капли, сначала с горошину, потом с фундук, затем с перепелиное яйцо, разбомбили измученный город, добивая остатки цветов в клумбах, мокрых трясущихся собак и совсем уж единичных обезумевших прохожих.

Адам снял рубашку, натянул ее тентом над головами и побежал со своей спортсменкой к несчастной липе. По обожженным рукам молотила небесная дробь, от боли сводило скулы, но счастье, счастье, счастье, ограненное в грозу, как бриллиант, светилось за грудиной и рвалось наружу к первому лучу солнца.

Главком, одержав сокрушительную победу, удовлетворенно запихивал тучи себе в карман и, будто бы признаваясь, что слегка переборщил, достал из-за пазухи ослепительную радугу. Такой радуги, венчающей нимбом весь город, местные жители не видели никогда. Хрестоматийная, образцовая, четко разделенная на семь цветов, она торжествовала, являя собой победу добра над злом, света над тьмой, жизни над смертью, души над телом.

Тело Адама уже колотилось от температуры, а душа ликовала. И венцом этого ликования стала ракетка, обнаруженная целой и невредимой посреди ветвей тлеющего дерева. Ее ручка, истертая и обмотанная синей изолентой, торчала из матерчатой сумки. Сумку словно кто-то изъял на момент возгорания липы и затем снова вернул на место, как нечто святое и непорочное, что невозможно ни осквернить, ни обесчестить.