— Ларкин, — начал комиссар, подняв взгляд на верного ему меткого стрелка, — я вижу разные вещи. Постоянно. Хуже того, есть нечто, чего я не вижу. Знаю, что то или другое должно быть здесь, но не вижу его.

— Дело в ваших глазах, да? — спросил танитец.

— Верно. Они мучают меня.

— Ничего удивительного, учитывая, что с вами сделали…

— Что? О чём ты? — переспросил Гаунт.

— Ни о чём. Забудьте, что я говорил.

— Кто со мной сделал что?

Снайпер покачал головой.

— Вы видели слишком многое — вот и всё, что я хотел сказать, сэр. За время службы вам довелось насмотреться такого, чего многим людям не придется вынести на протяжении всей жизни. Вы видели разрушения. Вы видели смерть. Вы видели, как друзья и товарищи погибают у вас на глазах.

— Да. Именно так, — согласился комиссар.

— Давайте вернемся на позиции, сэр? — предложил Ларкин, протягивая Гаунту руку.

— Ты сможешь отыскать дорогу?

— Конечно, я же танитец— хоть и не разведчик, но во мне живы те же самые инстинкты. Следуйте за мной, и давайте выведем вас отсюда, пока не вернулись те мрачные создания.

— Ты же сказал, что здесь не было никаких чёрных фигур, — нахмурился комиссар.

Ларкин пожал плечами.

— То, что я всё время их вижу, ещё не значит, что они настоящие. Пойдемте.

X

Они брели обратно к позициям Призраков под лучами железной звезды.

— Я устал, Ларкс, — заявил спустя какое-то время Гаунт. — Дай отдохнуть минутку.

— Не здесь, — ответил снайпер, — тут небезопасно. Продолжайте идти, передохнете, когда доберемся до позиций.

— Мне нужно сделать привал, — настаивал комиссар, — всего на минутку. Дай мне немножко отдохнуть и закрыть глаза.

XI

— Я вел его назад, сколько мог, — досадливо произнес Ларкин. — Дальше комиссар идти не хочет.

— Он должен, — ответила Курт. — Просто должен.

— Он меня больше не слушает. Остановился — и всё тут.

XII

Порой, когда комиссару удавалось урвать часок-другой сна, растянувшись в палатке или свернувшись клубком на гниющей подстилке окопа, он грезил о мире под названием Яго. Видения всегда оказывались яркими, наполненными скверной, неотступной болью.

Учитывая, что Гаунт перестал запоминать — даже не старался этого делать — названия мест, в которых несли изнурительную службу он и Призраки — верные и измотанные, измотанные и верные, — комиссар удивлялся, почему именно Яго так засел в его памяти и снах.

Сухой, пыльный, обдуваемый ветрами мир. Пыль проникала повсюду, ветра завывали так, словно сам воздух играл на черепах с отпиленными верхушками, дуя им во рты и глазницы. Сухим и мертвым — таким был Яго. Сухим и мертвым, а не сочащимся сыростью и жирной грязью, как Кому-не-по-фесу-вообще.

Порой приходили иные сновидения. Старик по имени Бонифаций иногда экзаменовал Гаунта по вопросам теологии и философии, сидя в старой библиотеке — покрытый шрамами, невероятно изуродованный ветеран в кресле, украшенном латунью. Во сне комиссар спрашивал Бонифация о своем отце, а старик отказывался отвечать.

В других грёзах появлялся некий дядюшка Дерций — этот всегда возникал неожиданно. Играя с резным деревянным фрегатом на открытой веранде, радостный Ибрам вдруг поднимал глаза и видел входящего гостя. Дядюшка Дерций со странным выражением лица передавал Гаунту подарок — кольцо с печаткой.