Мы — существа чувственные, мы ощущаем вибрацию звука, цвета, ароматов, текстур разных материй, вкусовых ощущений — ощущаем вибрацию всего, что приносит удовольствие нашим чувствам. Нас трогает не только красота нашей планеты, которую олицетворяет эта птица с зелёным оперением в виде веера, но и всё то, что способен создать Человек. Много лет назад, когда моим внукам было соответственно пять, три и два года, из своего путешествия в Азию я привезла внушительных размеров деревянный ящик. Мы его открыли в гостиной, и внутри на соломенной подстилке покоилась метровая алебастровая статуя. Это был безмятежный Будда; молодой и стройный, он медитировал с закрытыми глазами. Трое детей побросали свои игрушки и, безмолвные и очарованные, они долго стояли и смотрели на статую, словно бы ясно понимали, что сейчас они наяву столкнулись с чем-то необычным. Уже прошло много лет, а мои внуки до сих пор приветствуют Будду, каждыйраз входя в дом.

После смерти моих родителей мне выпала печальная участь, состоящая в перевозке вещей из их дома. Моей маме удалось купить качественную мебель, украшения и предметы в каждом дипломатическом центре, в котором она была. Это было нелегко, поскольку дяде Рамону приходилось содержать четырёх собственных детей и трёх от моей матери — денег никогда не хватало. Аргумент Панчиты гласил, что утончённость — не нечто спонтанное и дёшево не обходится. Каждое приобретение — очередной повод для драки. Утварь этого дома так много путешествовала по миру, что, имей она добавленную стоимость, точно являла бы собой целое состояние.

Я завороженно смотрела на маму на сцене, которую она сама для себя создавала, как та птичка с зелёной грудкой. От неё я переняла желание обустраивать дом, хотя я осознаю, что ничто не вечно¸ всё меняется, разлагается, распадается или умирает, отчего я ни за что особенно не цепляюсь.

Разбирая родительские вещи, я узнала, что многое из этого накопленного добра уже бесполезно, поскольку в нашей современной жизни уже нет времени вытряхивать персидские ковры, натирать до блеска столовое серебро или мыть хрусталь вручную, нет и пространства для картин, кабинетного рояля или антикварной мебели. Из всего того, что старательно берегла мама, мне остались лишь несколько фотографий, её портрет, написанный в Лиме, когда она была молодой и очень несчастной женщиной, и старый русский самовар, чтобы подавать чай моим Сёстрам Вечного Беспорядка—кружку подружек этой моей так называемой, довольно неудачно, кстати, молитвенной группы, потому как молитвами там ине пахло.

Двадцатипятилетняя девушка, которую члены семьи и друзья признавали красавицей, своим поведением и уверенностью в себе полностью оправдывавшая этот титул, как-то мне сказала: «У меня есть некоторое преимущество, я высокого роста и нахожусь в лучшей форме, чем обычные девушки, и вдобавок я привлекательная. И, тем не менее, из-за этого меня преследуют. Когда я была подростком, мной воспользовался мужчина. Сексуальное насилие и унижение длились более года, я этого страшно боялась. К счастью, моя семья безоговорочно мне помогла, поэтому я смогла прекратить эти отравляющие отношения. Я ослабла, была неопытна и уязвима, меня обвиняли в кокетстве и в том, что я не оценила риск».

Я не позволила ей отклониться с проторенной дорожки, когда в действиях грабителя вечно обвиняют жертву. Это произошло с девушкой не потому, что она красивая, а просто из-за того, что она — женщина.

Согласно популярному мифу, женщины тщеславнее мужчин, поскольку мы, женщины, заботимся о своей внешности, зато самонадеянность мужчин куда глубже и дороже. Они смотрят на их военную форму с орденами и знаками отличия, на пышность и торжественность, с которыми рисуются представители сильного пола, на крайности, на которые идут мужчины лишь бы произвести впечатление на женщин.