— Эх ты, тундра беспросветная! А еще коллега, в брачном агентстве работаешь! — объяснил бабе, зачем замок понадобился:

— Вот твоему не поставят. Такие спросом не пользуются, — говорил с видом знатока.

Они теперь встречались по утрам и разбегались довольные.

Наташка после работы ждала Николая Ивановича, кормила его, а потом ложилась вместе с ним на диван, слушала его воспоминания о службе на Кавказе, в Киргизии или Архангельске. Жизнь шла спокойно без потрясений. Лишь иногда к ним ненадолго приезжал Евгений. Говорил, как обстоят дела дома, как он побывал у Захария:

— Вот дед у нас молодцом держится. Уже какую бабу поменял и ништяк. Я со счету сбился. А он даже в именах не путается. Покрикивает, поругивает каждую, а жениться и не собирается. Если какую и оставит на ночь, к себе в койку не берет. На раскладушку кладет. Силы свои бережет, лешак. Зато в доме всю работу заставляет переделать. А сам и пальцем не шевелит, часто меняет, чтоб ни к одной не привыкнуть. Скоро эти бабки к нему в очередь будут строиться, а он их на конкурсной основе выбирать будет. Так вот вчера к нему приехал, а там баба сырниками деда потчует. Предлагает к ним мед и сметану. Захарий, как кот, колупается. А баба перед ним чуть не пляшет, уговаривает старого таракана:

— Поешь, голубчик, спробуй, милок! Свежие сыр- нички! Творог не снятый, жирненький, как ты любишь. Специально для тебя сготовила.

— А я подумал, сюда бы нашу бабку! Она встала бы сбоку, с каталкой, да как гаркнула:

— Ну, жри, чума облезлая! Чего выделываешься, как вошь на гребешке! У меня делов полно, а ты расселся тут, яйцы сушишь! Сколько ждать тебя буду, черта плешатого!

— Он бы мигом те сырники поглотал! А тут празднует, в дефицитные женихи вылез, лешак болотный! Теперь над бабами изгаляется. Конечно, зачем ему к бабке возвращаться? Он же не дурак! Живет, как сыр в масле катается. Каждый день баб меняет, чтоб глаза на одной не уставали. И ни одна про него дурного слова не обронит. Всякая угодить старается.

— Видно, он того стоит, — встрял Николай Иванович ухмыльнувшись.

— Чего ж у бабки цена ему была иной? — рассмеялся Евгений.

— Зато она его вернуть никак не может. Недооценила. Теперь бы рада воротить, да обиделся дед, и бабка опротивела, — не выдержав, встряла Наталья.

— Вторая молодость у обоих. Вот и бесятся. Забывают, что в запасе совсем мало осталось. Хоть бы успели простить друг друга, старые чудаки. А то так и уйдут не помирившись.

— Жень, дед так и не приехал в больницу к бабке, когда ее инсульт свалил?

— Нет, не навестил. Хотя я приезжал за ним, звал, просил. Он не поехал, отказался наотрез. Упрямый, как осел. Но и она не лучше. Я часто удивляюсь им, как прожили сорок лет?

— Дед хороший человек. Прямой и чистый, живет без камня за пазухой. Что думает, то и говорит. А вот бабка совсем другая. Эта и слукавит, и схитрит. Себе на уме. Она и подзудеть способна. Мне в уши одно вложит, а Наташке совсем другое. Такое тоже было. Ни без гнилья бабка. Никогда этих старух в семьях не любили. Ни зятья, ни невестки не уважали. Случалось, поколачивали, или запихивали в какой-нибудь стардом, подальше от глаз, чтоб не мутили воду в семье, да не разводили близких.

— У нас разводить некого. Я чуть что, мигом ей хвост прищемлю. Чуть услышу, тут же по соплям нащелкаю. А достанет покруче, отделю от себя. К ее сестре жить спроважу. Та в такой глухомани прикипелась, что к ней даже черти в гости не заглядывают. Я бабке как-то пригрозил этим отселением. Она у меня на пару месяцев со страху разучилась разговаривать. Только глаза горели, как у рыси. Ох, и разозлилась, напугалась до смерти.

— Смотри! Бойся злобы старой бабки, обязательно отомстит, — предупредил Чижов.