— Ты это о чем, Ань? — повернулся к бабе Захарий.

— Тебя здесь все знают. От людей ни плохое, ни хорошее не спрячешь. Ты весь как есть на виду. Стыдиться нечего. Пусть звезд с неба не нахватал, но и нигде не опозорился. Хлеб мозолями зарабатываешь. Люди уважают, никто не отворачивается при встрече и плохого слова вслед не говорят. Оно и нынче, когда от своих ушел, не пустился во все тяжкие. Хоть и мужики, а живете смирно, без попоек и разгулов. Видать, все битые, потому, никуда и ни к кому не тянет. Может, и развели бы про вас сплетни досужие языки, но вы как на ладони живете, всем людям напоказ, даже занавесок на окнах нет. Значит, ни стыдиться, ни бояться нечего. Вам многие завидуют, а другие даже любят, — сказала Аня.

— Ну-ка расскажи про последних!

— Почему это последние? Даже очень нормальные женщины! — поджала губы обидчиво.

— Ты не серчай, коль неловко ляпнул. Согрей душу словом. Кто кого любит? — спросил Захар.

Анна, усмехнувшись, села напротив.

Глава 2. ДЕЛА СЕРДЕЧНЫЕ

Женщина смотрела на Захария вприщур и словно раздумывала, стоит ли говорить этому усталому человеку о деликатном, раскрывать ему сокровенное, доверять чужие тайны.

— Ну, что же ты молчишь? — торопил Захарий женщину

— Неловко мне без позволенья в чужие души лезть. Ну, знаю я кое-что. А если бабы на меня обидятся?

— Откуда узнают? Я не проболтаюсь. Мужики и тем более промолчат. Чего боишься? Промеж нами

так и застрянет секретом, — придвинулся поближе к бабе, приготовился слушать.

И Анна, набравшись смелости, решилась:

— По тебе Захарушка не одна баба сохнет. Уж на что серьезная Акулина, а и та с молодости по тебе страдает и мается. Все думки ее про одного тебя. Исстрадалась, извелась женщина, сколько лет без мужика живет, никого к себе не подпустила, хоть многие предлагались в мужики и все приличные, порядочные люди. Но Акуля себе на уме. Своего часа ждет.

— Аннушка, она старей меня на целых шесть зим. Я потому в молодости на нее не глянул. Зачем же теперь дурью маяться?

— А тебе семнастку надо?

— Не смейся. Но бабу старей себя не хочу! Это супротив моей натуры. Знаю все, что хорошая хозяйка, мать и бабка, но не моя. Я по ней страдать не стану. Уж лучше сам свой век доживу. За нее не уговаривай и не хлопочи.

— Ишь, какой разборчивый! Сам корявый, как пенек, а в бабах ковыряется!

— Какой ни на есть, а мужик! На первую встречную не кидаюсь.

— А что, твоя Валька — королева?

— Тогда была такой! — кивнул Захар.

— Да брось ты, не смеши! Я ли не помню! Обычная бабеха-лепеха, так и не понял никто, что ты в ней нашел особого.

— Теперь не об ней речь! Кто кроме Акульки имеется? Эта ни в счет.

— Есть еще одна. Ты ее навряд ли помнишь. Василиной зовут. Хорошая баба, путная, сама живет, без детей и внуков, в своем доме. И хозяйство держит, и работает.

— А почему одинока? Иль нет никого? Сколько годочков сироте?

— Эта на червонец младше тебя. И вовсе не сирота. Родни полные ретузы, да толку ноль! Когда погорела баба, это лет пятнадцать назад, никто из своих не помог. Ни братья, ни сестры, кругом одна осталась. Кое-как заново на ноги встала. Завела хозяйство и ожила. Но от родни насовсем отвернулась и ни с кем не знается. По великим праздникам не здороваются. Ровно чужие, словно не знакомы друг с другом.