– Хафнер, ты куришь сразу три сигареты, – простонал Штерн. – Перестань, черт побери!

Тойер встал, хотя и не знал, зачем он это сделал.

– Мне как‑то не верится. Ладно, кто‑то еще на каникулах, но одноклассники, которых мы отыскали, говорят о Роне так, словно она играла в пьесе эпизодическую роль. Никто не может сказать о ней ничего конкретного, у меня до сих пор не сложился ее образ…

Лейдиг пожал плечами:

– Тогда, пожалуй, ее образ в этом и состоит. Никто ее не знал, даже родной отец.

– Да, но все же… – Тойер постучал кулаком в лоб. – Согласен, она потеряла мать и замкнулась. Отгородилась от всех, чтобы… – он ударил ладонью по стопке из трех книг, лежавшей на его столе, – чтобы читать детективы, слово Божие и заметки о недавней истории. И тут я вижу трех разных девочек.

– Раздвоение, нет, растроение личности, – непререкаемым тоном объявил Хафнер. – Мы цепляем любую американскую заразу.

– Одна из трех ипостасей Рони совершила самоубийство и осквернила труп двух других. Отлично, Хафнер. – Штерн произнес это почти любезным тоном.

Тойер раскрыл том по истории «Свинцовых времен»:

– Вот что она тут подчеркнула: «В начале семидесятых в Гейдельберге существовал так называемый Социалистический коллектив пациентов – СКП. Некий психиатр собирал вокруг себя психически больных людей и говорил им, что перспективы на их излечение появятся лишь в случае насильственного свержения капитализма. Некоторые из этой быстро сгинувшей компании оказались потом в числе сторонников ФКА…» Я даже помню ту группу… Там были довольно жалкие типажи, и тот врач им рассказывал, как они поправятся, если устранят нашу больную систему… Какая тут может быть связь с Роней? И с ее набожностью? А, Штерн? Твое мнение?

Подчиненный беспомощно поднял руки:

– Вчера я беседовал в Хандшусгейме с местными пасторами. Никто из них ее не знал. Очевидно, она была верующая, но…

– Религия ведь все равно частное дело, – пролаял Хафнер.

Тойер грохнул кулаком по столу:

– Сегодня суббота. Мы торчим тут, когда другие отдыхают, и притом без всякой пользы!

Дверь отворилась без стука. В ней появился нахальный толстяк Зенф:

– Ага, группа Тойера на месте. Шикарно. Я‑то думал, что я единственный идиот, который торчит тут, ан нет, оказывается, мои знаменитые коллеги тоже парятся. Вас легче всего обнаружить. Я, как обычно, просто прибежал на рев. Вы уже читали циркуляр, разосланный Зельтманном?

– Нет, не читали! Некогда, много работы, – огрызнулся Хафнер.

Его грубоватый тон был показным: вся группа хорошо относилась к баденскому коллеге.

– Зенф, ты просто комик, – добродушно проворчал Тойер. – Не считая Зельтманна, ты единственный в конторе, кого интересует служебная дисциплина. Только ты лучше нашего шефа.

– Улыбка дорогого не стоит, – дружелюбно парировал Зенф.

– С пожарами что‑нибудь прояснилось?

– Конечно. А конкретно то, что случился еще и третий. В Планкштадте сегодня ночью сгорел гараж.

– Чушь собачья, – сказал Тойер, ведь ему надо было как‑то отреагировать на упоминание этого места, хотя он никогда там не бывал.