– Поищите фамилию Шустер – это я. – Пильц говорил усталым голосом. – Пильцем я стал после женитьбы.

– Как поживает ваша супруга? – поинтересовался Тойер.

– Мы развелись, давно уже, еще до того, как меня арестовали в тонущей ГДР. Но фамилию жены я сохранил, это ведь не запрещено законом.

– Но эта фамилия лишь одна из многих, – вмешался Тойер. – Давайте разберемся по порядку. Значит, от рождения вы были Шустером, теперь вы Пильц… А в промежутке у вас найдутся и другие фамилии?

– Да, – кивнул Пильц. – Я был еще Мюллером.

– Как оригинально! – с издевкой отозвался Хафнер.

– Ну а вы? – Тойер снова повернулся к Дану. – Не странно ли? Вы с большей охотой готовы приютить у себя в доме бывшего террориста, чем родную дочь, и при этом изображаете из себя невинного и кроткого ягненка.

Дан покачал головой и уставился себе под ноги. Наконец он сказал:

– Я юрист. Меня вы не проймете своим напором. Мы явились к вам добровольно. У вас нет права нас задерживать. Теперь я хочу уйти. Мы уходим.

Тойер кивнул.

– Сразу видно, кто из вас главный, – заметил он. – Может, господин Пильц еще немного задержится?

Пильц отказался, однако, как показалось гаупт‑комиссару, без особой решимости. Тойер подумал, что при первой благоприятной возможности поговорит один на один с бывшим террористом.

Когда комиссары, наконец, снова остались одни, Тойер с удивлением обнаружил, что не все парни разделяют его позицию. Только Хафнер, забыв свою прежнюю версию о женщине‑убийце, настаивал теперь на том, что преступление совершил Пильц.

– Во‑первых, – кричал грубиян следователь, – у него нет алиби! Во‑вторых, он был террористом, а значит, у него нет совести! В‑третьих…

– …У него нет обеих рук, – простонал Лейдиг. – Шеф, честно говоря, мне кажется, мы идем не той дорогой. Факты не складываются в четкую картину и, более того, ситуация попахивает фарсом.

– Пильц уже получил по заслугам, – добавил Штерн. – И вообще, с какой стати ему было убивать девчонку?

Возражений у Тойера не нашлось. По‑видимому, ребята были правы, но гаупткомиссар все‑таки чуточку обиделся.

– Встречаемся завтра, – объявил он, и его дружелюбный тон прозвучал натянуто. – Хватит с нас праздников.

– В понедельник будет еще один, – проскулил Штерн. – Мои родители экономят на всем, но именно этот проклятый праздник Богоявления всегда отмечают. Ох, меня ждут кофе, домашний пирог и обязательные советы отца, куда вложить деньги на постройку дома.

– Скажи спасибо, что ты сам из полиции, – рассмеялся Хафнер. – Какой‑нибудь говнюк уже давно такого бы наколбасил, что разбираться пришлось бы нам.

В последующие дни его шеф не раз вспоминал это пророчество – тем более что непросыхающий служитель закона на один день выбыл из игры.

Тойер занимался любовью с Ильдирим, медленно, самозабвенно и при этом все же не без спортивного азарта. Он становился все лучше, рафинированней и, самое главное, выносливей – для этого он считал в уме до ста одного.

На этот раз прокурор отпустила его раньше времени.

– Семьдесят три, – разочарованно проговорил он.

– Прости, – она выпрямилась, ее левая грудь мягко ударила его в висок. – Просто я не в силах переварить тот факт, что Бабетта уже занималась этим же самым. Как можно так опрометчиво, так рискованно… С ума сойти! – Она покачала головой.

Старший гаупткомиссар выслушал ее рассказ без особого удивления.