Старший гаупткомиссар выслушал ее рассказ без особого удивления. Молодежь была для него загадкой даже в те далекие времена, когда он и сам принадлежал к ней, а уж с сексом проблем у Тойера не уменьшалось, несмотря на все его старания.

– Она говорит, что мы ревем как бешеные слоны.

– Я был уверен, что она спит в такое время.

Ильдирим отодвинула подушки и голышом побежала за халатом.

– Я тоже так думала. Но ведь и у нас тоже не всю ночь бывает крепкий сон.

– Она еще ребенок, а дети спят крепко.

– Увы, кажется, она уже выросла.

Комиссар, стыдливо обернув простыней свой могучий торс, разглядывал свою подружку в неверном свете, падавшем в комнату с улицы. Она смотрела в окно, что там ее так заинтересовало? Халат был небрежно наброшен на плечи. Тойер увидел между распахнутыми полами небольшой иссиня‑черный пучок волос и едва не задохнулся от подступившей к горлу волны нежности. Удивляясь собственной реакции, осторожно кашлянул.

– Она говорит, что Озгюр тоже живет в Берггейме. Что от нас видна его квартира, но не говорит, какая… ты еще вспоминаешь иногда Хорнунг?

– Вообще‑то нет, – ответил Тойер, в какой‑то мере пораженный своим ответом, ведь он сказал правду. Они расстались полгода назад. – Но я предполагаю, что это еще придет, – утешительным тоном добавил он со своей обычной бестактностью.

Но судьба благоволила к нему, Ильдирим невольно рассмеялась:

– За половину твоих высказываний тебя мало повесить, а другая половина совершенно никчемная. Мне это нравится.

Ага, в халате у нее лежат сигареты. С одной стороны, он это не одобрил, а с другой, обрадовался – ему хотелось курить, несмотря на недавние благие намерения. Поэтому он с мольбой протянул руку и сказал:

– Утром куплю кочан салата‑латука.

Ильдирим строго прищурилась.

– Отнеси мои слова ко второй половине, – кротко пробормотал он.

Прикурив от ее зажигалки, он прислонился спиной к стене. Складки ткани живописно лежали на его бедрах. Что же приспособить под пепельницу?

– Выдвинь ящик столика, – сказала Ильдирим, угадав его мысли. – Там жестяная коробка. Бабетта наклеила на нее записку: «Тут лежит нечистая совесть». «Совесть» она написала через «и», но вообще в школе у нее дела идут лучше… – Затянувшись, она вернулась к окну и снова устремила свой взор в ночь, отыскивая там коварного Озгюра, при этом стряхнула пепел в кактус.

– Я поговорю с ней, – неожиданно для себя заявил Тойер. – И с тем… парнем (неужели это говорит он?) – тормозну его малость…

– Правда? Поговоришь? – Ильдирим смотрела на него вытаращенными глазами, которые напоминали теперь шарики для пинг‑понга. – Это просто… такого для меня еще никто не делал…

– Ничего себе! – обиженно возразил полицейский. – А кто прогнал Терфельдена?

– Нет, я хотела сказать, таких нормальных вещей. Как в кино… друг помогает подруге, совершенно нормально…

Тойер, уже вполне хладнокровно, решил воспользоваться ее растроганностью:

– Ребята мои что‑то плохо пашут… Хафнер – тот старается; пожалуй, если я прикажу, догонит ради меня кабана… А для остальных, по‑моему, терроризм – нечто скучное и отжившее, как прошлогодний снег… Ты можешь немного продлить нам сроки по этому делу?

Ильдирим отошла от окна и залезла к нему под одеяло:

– Я точно не стану этого делать, господин комиссар. Потому что мне предстоят кое‑какие перемены.

– Что?! – воскликнул Тойер и мгновенно испугался.