Я сразу увидел, что она
изменилась. Она по-прежнему была очень хорошенькой, но казалась озабоченной
и слишком слабой, а рука у нее была такая тонкая и белая, почти прозрачная.
Но сейчас я имею в виду другую перемену: изменилась ее манера держать себя,
в ней чувствовалось какое-то беспокойство, какая-то тревога. Наконец она
протянула руку и, ласково коснувшись руки своей старой служанки, сказала:
- Пегготи, милая, вы не собираетесь замуж?
- Это я-то, сударыня? - вздрогнув, отвечала Пегготи. - Нет, господь с
вами!
- Еще не собираетесь сейчас? - мягко спросила моя мать.
- Никогда! - воскликнула Пегготи. Моя мать взяла ее за руку и сказала:
- Не покидайте меня, Пегготи. Останьтесь со мной. Теперь, может быть,
уже недолго ждать. Что бы я без вас делала?
- Это я-то вас покину, мое сокровище? - вскрикнула Пегготи. - Да ни за
какие блага в мире! И как это пришла такая мысль в вашу глупенькую головку?
Дело в том, что Пегготи издавна привыкла говорить иной раз с моей
матерью, как с ребенком.
Моя мать только поблагодарила ее в ответ, а Пегготи, по своему
обыкновению, продолжала не переводя духа:
- Это я-то вас покину? Как бы не так! Пегготи от вас уйдет? Хотела б я
изловить ее на этом деле! Нет, кет, нет! - воскликнула Пегготи, качая
головой и складывая руки. - Уж она-то не уйдет, дорогая моя! Правда, есть
такие кошки, которые были бы очень довольны, если бы она ушла, но этого
удовольствия они не получат. Пусть себе шипят! Я останусь с вами, пока не
превращусь в сердитую, сварливую старуху. А когда я буду глухой, и хромой, и
слепой и шамкать начну, потому что все зубы растеряю, и вовсе уже ни на что
не буду годна, даже на то, чтобы придираться ко мне, тогда я пойду к моему
Дэви и попрошу его принять меня.
- А я, Пегготи, буду рад тебе и приму тебя как королеву, - заявил я.
- Да благословит бог ваше доброе сердечко! - воскликнула Пегготи. - Я
знаю, что вы меня примете!
И она поцеловала меня, заранее благодаря за радушный прием. Потом она
снова закрыла голову передником и еще раз посмеялась над мистером Баркисом.
Потом она вынула младенца из колыбельки и стала нянчиться с ним. Потом
убрала со стола, потом пришла уже в другом чепце и со своей рабочей
шкатулкой, сантиметром и огарком восковой свечи - точь-в-точь как в былые
времена. Мы расположились у камина и чудесно беседовали. Я рассказал им о
том, какой жестокий учитель мистер Крикл, а они очень жалели меня. Рассказал
я и о том, какой превосходный человек Стирфорт и как он мне
покровительствует, а Пегготи объявила, что готова пройти пешком двадцать
миль, только бы поглядеть на него. Я взял на руки малютку, когда он
проснулся, и нежно баюкал его. Когда он опять заснул, я, по старой своей
привычке, от которой давно уже отвык, примостился около матери, обнял ее,
прижался румяной щекой к ее плечу и снова почувствовал, что ее прекрасные
волосы осеняют меня - словно ангельское крыло, как думал я в былые времена,
- какое это было для меня счастье!
Когда я так сидел подле нее, смотрел на огонь и мне мерещились
призрачные картины в раскаленных углях, я почти верил, что никогда не уезжал
отсюда, что мистер и мисс Мэрдстон были такими же призраками, которые
исчезнут вместе с угасающим огнем, и что нет в моих воспоминаниях ничего
истинного, кроме моей матери, Пегготи и меня. |