|
- Любовь, конечно, основное - это все знают и помнят, - сказал Гетманов, - но, кроме того, есть вещи, которые некоторые советские люди забывают. - Вот это верно, - сказал Мащук, - а забывать нам ничего не положено. - А потом удивляются, почему ЦК не утвердил, почему то, почему не это. А сами не дорожат доверием. Вдруг Галина Терентьевна удивленно нараспев произнесла: - Странно даже слушать ваш разговор, и как будто войны нет, а только и заботы, - на ком этот комкор женится и кто бывший муж у его будущей жены. Ты с кем это, Дима, собрался воевать? Она насмешливо посмотрела на мужчин, и красивые карие глаза ее казались чем-то похожи на узенькие глаза мужа, - должно быть, проницательностью и походили. Грустным голосом Сагайдак проговорил: - Да где там, про войну забыть... Отовсюду наши братья и сыны на войну идут - от последней колхозной хаты до Кремля. Война - и великая, и отечественная. - У товарища Сталина - Василий, сын, летчик-истребитель, потом у товарища Микояна сын воюет в авиации, у Лаврентия Павловича, я слышал, сын тоже на фронте, только не знаю, какой род войск. Потом Тимур Фрунзе лейтенант, кажется, в пехоте... Потом у этой, у Долорес Ибаррури, сын под Сталинградом погиб. - У товарища Сталина два сына на фронте, - сказал брат хозяйки. - Второй, Яков, артиллерийской батареей командовал. Вернее, он первый, Васька - младший, Яков - старший. Несчастный парень, - в плен попал. Он примолк, почувствовав, что коснулся предмета, о котором, по мнению старших товарищей, говорить не следует. Желая смять молчание, Николай Терентьевич сказал прямодушно и беспечно: - Между прочим, немцы кидают до конца лживые листовки, будто Яков Сталин дает им охотно показания. Но пустота вокруг него стала еще неприятней. Он заговорил о том, о чем не следовало упоминать ни в шутку, ни всерьез, о чем полагалось молчать. Вздумай кто-либо возмутиться слухами об отношениях Иосифа Виссарионовича с женой, этот искренний опровергатель слухов совершил бы не меньшую оплошность, чем распространитель слухов, - самый разговор был недопустим. Гетманов, вдруг повернувшись к жене, сказал: - Сердце мое, там, где дело взял в свои руки товарищ Сталин, да еще так крепко взял, там уж пусть немцы волнуются. А Николай Терентьевич ловил взгляд Гетманова своим виноватым взглядом. Но, конечно, не вздорные люди сидели за столом, не для того они встретились, чтобы из произошедшей неловкости создавать серьезную историю - дело. Сагайдак проговорил с добродушной и товарищеской интонацией, поддерживая перед Гетмановым Николая Терентьевича: - Вот это правильно, а мы давайте будем волноваться, чтобы глупостей не натворить на своем участке. - И чтобы не болтать лишнего, - добавил Гетманов. В том, что он почти прямо сказал свой упрек, а не промолчал, было выражено прощение Николаю Терентьевичу, и Сагайдак и Мащук одобрительно кивнули. |
