Но Гришин не взглянул на бумажку, положенную
перед ним, сказал:
- Никаких запросов я делать не буду.
- Но почему же? - спросила она.
- Не положено.
- Подполковник Ризин говорит, что без запроса, хотя бы устного, он не
имеет права давать справки.
- Раз не имеет права, пусть не пишет.
- Но как же мне быть?
- А я почем знаю.
Женя терялась от его спокойствия, - если б он сердился, раздражался ее
бестолковостью, казалось, было бы легче. А он сидел, повернувшись
вполоборота, не шевельнув веком, никуда не спешил.
Мужчины, разговаривая с Евгенией Николаевной, всегда замечали, что она
красива, она всегда ощущала это. Но Гришин смотрел на нее так же, как на
старух со слезящимися глазами и на инвалидов, - входя в его комнату, она
уже не была человеком, молодой женщиной, лишь носителем просьбы.
Она терялась от своей слабости, от огромности его железобетонной силы.
Евгения Николаевна шла по улице, спешила, опоздав к Лимонову больше чем на
час, но, спеша, она уже не радовалась предстоящей встрече. Она ощущала
запах милицейского коридора, в глазах ее стояли лица ожидавших, портрет
Сталина, освещенный тусклым электричеством, и рядом Гришин. Гришин,
спокойный, простой, вобравший в свою смертную душу всесилие
государственного гранита.
Лимонов, толстый и высокий, большеголовый, с молодыми юношескими
кудрями вокруг большой лысины, встретил ее радостно.
- А я боялся, что вы не придете, - говорил он, помогая снять Жене
пальто.
Он стал расспрашивать ее об Александре Владимировне:
- Ваша мама еще со студенческих времен для меня стала образцом русской
женщины с мужественной душой. Я о ней всегда в книгах пишу, то есть не
собственно о ней, а вообще, словом, вы понимаете.
Понизив голос и оглянувшись на дверь, он спросил:
- Слышно ли что-нибудь о Дмитрии?
Потом они заговорили о живописи и вдвоем стали ругать Репина. Лимонов
принялся жарить яичницу на электроплитке, сказал, что он лучший специалист
по омлетам в стране, - повар из ресторана "Националь" учился у него.
- Ну как? - с тревогой спросил он, угощая Женю, и, вздохнув, добавил: -
Грешен, люблю пожрать.
Как велик был гнет милицейских впечатлений! Придя в теплую, полную книг
и журналов комнату Лимонова, куда вскоре пришли еще двое пожилых
остроумных, любящих искусство людей, она все время холодеющим сердцем
чувствовала Гришина.
Но велика сила свободного, умного слова, и Женя минутами забывала о
Гришине, о тоскливых лицах в очереди. Казалось, ничего нет в жизни, кроме
разговоров о Рублеве, о Пикассо, о стихах Ахматовой и Пастернака, драмах
Булгакова.
Она вышла на улицу и сразу же забыла умные разговоры.
Гришин, Гришин... В квартире никто не говорил с ней о том, прописана ли
она, никто не требовал предъявления паспорта с штампом о прописке. Но уже
несколько дней ей казалось, что за ней следит старшая по квартире Глафира
Дмитриевна, длинноносая, всегда ласковая, юркая женщина с вкрадчивым,
беспредельно фальшивым голосом. |