|
Снова пахнуло на нее другой жизнью. Женя, хотя не собиралась делать этого, рассказала Лимонову о своих делах с пропиской. Он слушал ее, не перебивая, потом сказал: - Вот история, даже любопытно: у папы собственная улица в Куйбышеве, а дочку вышибают, отказывают в прописке. Занятно. Занятно. Он подумал немного и сказал: - Вот что, Евгения Николаевна, вы свое заявление сегодня не подавайте, я вечером буду на совещании у секретаря обкома и расскажу ему о вашем деле. Женя поблагодарила, но подумала, что Лимонов забудет о ней тут же, положив телефонную трубку. Но все же заявление она Ризину не передала, а лишь спросила, сможет ли он через штаб Военного округа достать ей билет на пароход до Казани. - Это-то проще простого, - сказал Ризин и развел руками. - Беда с органами милиции. Да что поделаешь, Куйбышев на особом режиме, у них есть спецуказание. Он спросил ее: - Вы свободны сегодня вечером? - Нет, занята, - сердито ответила Женя. Она шла домой и думала, что скоро увидит мать, сестру, Виктора Павловича, Надю, что в Казани ей будет лучше, чем в Куйбышеве. Она удивлялась, почему так огорчалась, замирала от страха, входя в милицию. Отказали - и наплевать... А если Новиков пришлет письмо, можно ведь попросить соседей - перешлют в Казань. Утром, едва она пришла на работу, ее вызвали к телефону, и чей-то любезный голос попросил ее зайти в паспортный стол городской милиции оформить прописку. 25 У Жени завязалось знакомство с одним из жильцов квартиры - Шарогородским. Когда Шарогородский резко поворачивался, казалось, большая, седая алебастровая голова его сорвется с тонкой шеи и с грохотом упадет на пол. Женя заметила, что бледная кожа на лице старика отливала мягкой голубизной. Это соединение голубизны кожи и холодной голубизны глаз очень занимало Женю; старик происходил из высокого дворянства, и ее смешила мысль о том, что старика нужно рисовать голубым. Владимир Андреевич Шарогородский до войны жил хуже, чем во время войны. Сейчас у него появилась кое-какая работа. Совинформбюро заказывало ему заметки о Дмитрии Донском, Суворове, Ушакове, о традициях русского офицерства, о поэтах девятнадцатого века - Тютчеве, Баратынском... Владимир Андреевич сказал Жене, что по материнской линии он родня стариннейшему, более древнему, чем Романовы, княжескому роду. Юношей он служил в губернском земстве и проповедовал среди помещичьих сыновей, сельских учителей и молодых священников совершеннейшее вольтерьянство и чаадаевщину. Владимир Андреевич рассказал Жене о своем разговоре с губернским предводителем дворянства - это было сорок четыре года назад. |
