Изменить размер шрифта - +
  Она  спросила  его  о
самочувствии, и он ответил, что боли в боку и в спине невелики.
   Она вновь проверила его пульс и провела увлажненным полотенцем  по  его
губам и по лбу.
   В это время в палату зашел  санитар  Медведев  и  передал,  что  сестру
Терентьеву  вызывает  по  телефону  начальник   хирургического   отделения
военврач Платонов. Сестра Терентьева зашла в комнату дежурного по этажу и,
взяв  трубку,  доложила  военврачу  Платонову,  что   больной   проснулся,
состояние у него обычное для перенесшего тяжелую операцию.
   Сестра Терентьева  попросила  сменить  ее,  -  ей  необходимо  пойти  в
городской  военный  комиссариат  в  связи  с  путаницей,   возникшей   при
переадресовке денежного аттестата, выданного ей мужем.  Военврач  Платонов
обещал отпустить ее, но велел наблюдать Шапошникова до того, как  Платонов
сам осмотрит его.
   Сестра Терентьева вернулась в палату. Больной лежал в той  же  позе,  в
какой она оставила его, но выражение страдания не так резко  выступало  на
его лице, - углы губ приподнялись, и лицо казалось спокойным, улыбающимся.
Постоянное  выражение  страдания,  видимо,  старило  лицо  Шапошникова,  и
сейчас, улыбающееся, оно поразило сестру Терентьеву, - худые щеки, немного
оттопыренные, полные бледные  губы,  высокий,  без  единой  морщинки  лоб,
казалось, принадлежали не взрослому человеку, даже не отроку,  а  ребенку.
Сестра Терентьева спросила о самочувствии больного, но он  не  ответил,  -
очевидно, заснул.
   Сестру Терентьеву несколько насторожило выражение его лица.  Она  взяла
лейтенанта Шапошникова за руку, - пульс не прощупывался,  рука  была  чуть
теплой от того неживого, едва ощутимого тепла, которое хранят  в  себе  по
утрам топленные накануне и давно уже прогоревшие печи.
   И хотя медицинская сестра Терентьева всю жизнь прожила в  городе,  она,
опустившись  на  колени,  тихонько,  чтобы  не  тревожить  живых,   завыла
по-деревенски:
   - Родименький наш, цветочек ты наш, куда ты ушел от нас?



30

   В госпитале стало известно о  приезде  матери  лейтенанта  Шапошникова.
Мать умершего лейтенанта принял комиссар госпиталя,  батальонный  комиссар
Шиманский. Шиманский, красивый человек, с выговором,  свидетельствующим  о
его польском происхождении, хмурился, ожидая  Людмилу  Николаевну,  -  ему
казались неизбежными ее слезы, может быть, обморок.  Он  облизывал  языком
недавно выращенные усы,  жалел  умершего  лейтенанта,  жалел  его  мать  и
поэтому сердился и на лейтенанта, и на его мать, - если  устраивать  прием
для мамаши каждого умершего лейтенанта, где наберешься нервов?
   Усадив Людмилу  Николаевну,  Шиманский,  прежде  чем  начать  разговор,
пододвинул к ней графин с водой, и она сказала:
   - Благодарю вас, я не хочу пить.
   Она выслушала  его  рассказ  о  консилиуме,  предшествовавшем  операции
(батальонный комиссар не счел нужным говорить ей о том, что один голос был
против операции), о трудностях операции  и  о  том,  что  операция  прошла
хорошо; хирурги считают, что эту операцию следует  применять  при  тяжелых
ранениях, подобных тем, что получил лейтенант Шапошников.
Быстрый переход