Изменить размер шрифта - +

Привыкнув наблюдать за взрослыми, Клим видел, что среди них началось
что-то непонятное, тревожное, как будто все они садятся не на те стулья, на
которых привыкли сидеть. Учитель тоже стал непохож на себя. Как раньше,
он смотрел на всех теми же смешными глазами человека, которого только
что разбудили, но теперь он смотрел обиженно, угрюмо и так шевелил
губами, точно хотел закричать, но не решался. А на мать Клима он смотрел
совершенно так же, как дедушка Аким на фальшивый билет в десять рублей,
который кто-то подсунул ему. И говорить с нею он стал непочтительно.
Вечером, войдя в гостиную, когда мама собиралась играть на рояле, kikm
услыхал грубые слова Томилина:
- Неправда, я видел, как он...
- Ты что, Клим? - быстро спросила мать, учитель спрятал руки за спину и
ушел, не взглянув на ученика.
А через несколько дней, ночью, встав с постели, чтоб закрыть окно, Клим
увидал, что учитель и мать идут по дорожке сада; мама отмахивается от
комаров концом голубого шарфа, учитель, встряхивая медными волосами,
курит. Свет луны был так маслянисто густ, что даже дым папиросы
окрашивался в золотистый тон. Клим хотел крикнуть:
"Мама, а я еще не сплю", - но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на
колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги
матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла
прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки,
встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за
мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал:
- Мама!
Остановясь, она подняла голову и пошла к дому, обойдя учителя, как столб
фонаря. У постели Клима она встала с лицом необычно строгим, почти
незнакомым, и сердито начала упрекать:
- Вот, не спишь, хота уже двенадцатый час, а утром тебя не добудишься.
Теперь тебе придется вставать раньше, Степан Андреевич не будет жить у
нас.
- Потому что обнимал тебе ноги? - спросил Клим. Вытирая шарфом лицо
свое, мать заговорила уже не сердито, а тем уверенным голосом, каким она
объясняла непонятную путаницу в нотах, давая Климу уроки музыки. Она
сказала, что учитель снял с юбки ее гусеницу и только, а ног не обнимал,
это было бы неприлично.
- Ах, мальчик, мальчик мой! Ты все выдумываешь, - сказала она, вздыхая.
Не желая, чтоб она увидала по глазам его, что он ей не верит, Клим закрыл
глаза. Из книг, из разговоров взрослых он уже знал, что мужчина становится
на колени перед женщиной только тогда, когда влюблен в нее. Вовсе не
нужно вставать на колени для того, чтоб снять с юбки гусеницу,
Мать нежно гладила горячей рукой его лицо. Он не стал больше говорить об
учителе, он только заметил:
Варавка тоже не любит учителя. И почувствовал, что рука матери
вздрогнула, тяжело втиснув голову его в подушку. А когда она ушла, он,
засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает
именно тогда, когда он говорит правду.
Томилин перебрался жить в тупик, в маленький, узкий переулок, заткнутый
синим домиком; над крыльцом дома была вывеска:
Повар и Кондитер
принимает заказы на свадьбы, балы и поминки.
У повара Томилин поселился тоже в мезонине, только более светлом и
чистом. Но он в несколько дней загрязнил комнату кучами книг; казалось,
что он переместился со всем своим прежним жилищем, с его пылью,
духотой, тихим скрипом половиц, высушенных летней жарой. Под глазами
учителя набухли синеватые опухоли, золотистые искры в зрачках погасли, и
весь он как-то жалобно растрепался. Теперь, все время уроков, он не
вставал со своей неопрятной постели.
- У меня болят ноги, - сказал он.
Быстрый переход