Всего более
удивляло Клима чувство меры, которое она обнаруживала в отношении к
нему; она даже в ласках не теряла это чувство, хотя и не была скупа на
ласки. Тело у нее было красивое, ловкое, но Клим находил, что кожа ног
ее груба, шершава, и ждал удобного случая сказать ей это. Наслаждалась
она молча и лишь однажды, лежа на коленях Самгина, прошептала, закрыв
глаза:
- Я, конечно, пыталась вообразить, как это чувствуется. Но тут
действительность выше воображаемого.
"Не богато у тебя воображение", - подумал Клим.
Подсчитав все маленькие достоинства Варвары, он не внес в свое
отношение к ней ничего нового, но чувство недоверия заставило его
присматриваться к ней более внимательно, и скоро он убедился, что это
испытующее внимание она оценивает как любовь. Авторитетным тоном,
небрежно, как раньше, он говорил ей маленькие дерзости, бесцеремонно
высмеивая ее вкусы, симпатии, мнения; он даже пробовал ласкать ее в
моменты, когда она не хотела этого или когда это было физиологически
неудобно ей. Но и в этих случаях Варвара покорно подчинялась его
выдумкам, нередко унизительным для нее, а он, испытывая после этого
пренебрежение к ней, думал:
"Вот как надобно жить с ними".
Изредка он замечал, что в зеленоватых глазах ее светится печаль и
недоумевающее ожидание. Он догадывался: это она ждет слова, которое
еще не сказано им, но он, по совести, не мог сказать это слово и счел
нужным предупредить ее:
- Я не играю словом - любовь.
В общем все шло не плохо, даже интересно, и уже раза два-три являлся
любопытный вопрос: где предел покорности Варвары?
"Вероятно, скоро спросит, обвенчаюсь ли я с нею. Интересно, что
подумает Лидия об этом?"
Вспоминать о Лидии он запрещал себе, воспоминания о ней раздражали
его. Как-то, в ласковый час, он почувствовал желание подробно рассказать
Варваре свой роман; он испугался, поняв, что этот рассказ может унизить
его в ее глазах, затем рассердился на себя и заодно на Варвару.
- А ты совершенно забыла о Маракуеве, - сказал он ей, усмехаясь.
К его изумлению, глаза Варвары вдруг наполнились слезами, и она
почему-то шопотом спросила:
- Ты - упрекаешь, ты? Но ведь из-за тебя же... Она бросилась на грудь ему,
обняла и возмущенно говорила:
- Зачем ты сказал? Не будь жестоким, родной мой! Самгин посадил ее на
колени себе, тихонько посмеиваясь. Он был уверен, что Варвара
немножко играет, ведь ничего обидного он ей не сказал, и нет причин для
этих слез, вздохов, для пылких ласк.
"Она ласкается об меня", - подумал он и с тех минут так и определял ее
ласки.
- Хорошо - приятно глядеть на вас, - говорила Анфимьевна, туго
улыбаясь, сложив руки на животе. - Нехорошо только, что на разных
квартирах живете, и дорого это, да и не закон будто! Переехали бы вы,
Клим Иванович, в Любашину комнату.
Варвара молчала, но по глазам ее Самгин видел, что она была бы
счастлива, если б он сделал это. И, заставив ее раза два повторить
предложение Анфимьевны, Клим поселился в комнате Лидии и Любаши,
оклеенной для него новыми обоями, уютно обставленной старинной мебелью дяди Хрисанфа.
Любашу все-таки выслали из Москвы. Уезжая, она возложила часть своей
работы по "Красному Кресту" на Варвару. Самгину это не очень
понравилось, но он не возразил, он хотел знать все, что делается в Москве.
Затем Любаша нашла нужным познакомить Варвару с Марьей Ивановной
Никоновой, предупредив Клима:
- Это очень милый, скромный человек.
Против этого знакомства Клим ничего не имел, хотя был убежден, что
скромный человек, наверное, живет по чужому паспорту. |