|
Он опасался расспрашивать ее еще и потому, что она, выгодно отличаясь от Лидии, никогда не философствовала на сексуальные темы, а теперь он подозревал, что и у нее возникло желание "словесных интимностей". Вообще не любя "разговоров по душе", "о душе", - Самгин находил их особенно неуместными с Варварой, будучи почти уверен, что хотя связь с нею и приятна, но не может быть ни длительной, ни прочной. И уж если он когда-нибудь почувствует желание рассказать себя, он расскажет это не ей, а женщине более умной, чем она, интересной и тонко чувствующей. Он не сомневался, что в будущем, конечно, встретит необыкновенную женщину и с нею испытает любовь, о которой мечтал до романа с Лидией. "Ведь не затеяла же она новый роман", - размышлял он, наблюдая за Варварой, чувствуя, что ее настроение все более тревожит его, и уже пытаясь представить, какие неудобства для него повлечет за собой разрыв с нею. Но вдруг все это кончилось совершенно удивительно. Холодным днем апреля, возвратясь из университета, обиженный скучной лекцией, дождем и ветром, Самгин, раздеваясь, услышал в столовой гулкий бас Дьякона: - Их там девять человек; один непонятные стихи сочиняет, вихрастый, на беса похож и вроде полуумного... Клим шагнул в дверь; Варвара, окутанная пледом, полулежа на диване, взглянула на него, как сквозь сон, беззвучно пошевелив губами; Дьякон, не вставая, тоже молча подал руку. Он был одет в толстую драповую куртку, подпоясан ремнем, это и сапоги с голенищами по колена делали его похожим на охотника. Он сильно поседел, снова отрастил три бороды и длинные волосы; похудевшее лицо его снова стало лицом множества русских, суздальских людей. Сидел он засунув длинные ноги в грязных сапогах под стул, и казалось, что он не сидит, а стоит на коленях. - Откуда? - спросил Самгин. Неохотно и даже как будто недружелюбно Дьякон ответил: - Вот, пришел... - Работаете на стеклянном заводе? - Негоден. Сумасшедший я оказался, - угрюмо ответил Дьякон. - Как хорошо говорили вы, - сказала Варвара, вздохнув. - Хорошо говорить многие умеют, а надо говорить правильно, - отозвался Дьякон и, надув щеки, фыркнул так, что у него ощетинились усы. - Они там вовлекли меня в разногласия свои и смутили. А - "яко алчба богатства растлевает плоть, тако же богачество словесми душу растлевает". Я ведь в социалисты пошел по вере моей во Христа без чудес, с единым токмо чудом его любви к человекам. Стекла окна кропил дождь, капли его стучали по стеклам, как дитя пальцами. Ветер гудел в трубе. Самгин хотел есть. Слушать бас Дьякона было скучно, а он говорил, глядя под стол: - Любовь эта и есть славнейшее чудо мира сего, ибо, хоша любить нам друг друга не за что, однакож - любим! И уже многие умеют любить самоотреченно и прекрасно. Он закашлялся, вынул из кармана серый комок платка, плюнул в него и, зажав платок в кулаке, ударил кулаком по колену. - А они Христа отрицаются, нашу, говорят, любовь утверждает наука, и это, дескать, крепче. Не широко это у них и не ясно. - Вы - про кого? - спросил Самгин. - Про вас, - сказал Дьякон, не взглянув на него. - Про мудрствующих лукаво. Разошелся я духовно с вами и своим путем пойду, по людям благовестя о Христе и законе его." - Вы не хотите чаю? - спросил Самгин. Дьякон недоуменно взглянул на него. - Чего это? - Чаю хотите? - Нет, - сердито ответил Дьякон и, с трудом вытащив ноги из-под стула, встал, пошатнулся. - Так вы, значит, напишите Любовь Антоновне, осторожненько, - обратился он к Варваре. - В мае, в первых числах, дойду я до нее. |
