|
Ему захотелось чаю, он вышел в столовую, Кумов привстал навстречу ему, жена удивленно спросила: - Ты пришел? Где ты был? - Смотрел манифестацию рабочих, потом - у патрона. - Ага! - вскричал дядя Миша, и маленькое его личико просияло добродушным ехидством. - Ну что, как они? Пели "Боже, царя храни", да? Расскажите-ка, расскажите! - Но ведь Гусаров рассказывал, - напомнила Варвара. - А мы сопоставим показания, - шутливо сказал Суслов и, явно готовясь к бою, одернул на груди шерстяную оранжевую курточку, вязанную Любашею. Но прежде чем Самгин начал рассказывать, он заговорил сам. - Гусаров этот - в сильнейшей ажитации, ему там померещилось что-то, а здесь он Плеханова искажал, дескать, освобождение рабочего класса дело самих рабочих, а мы - интеллигенция, ну - и должны отойти прочь... Не слушая его. Кумов вполголоса бормотал, опрокинув длинное тело свое к Варваре: - Хлысты, во время радений, видят духа святого, а> ведь духа-то святого нет... Самгин, сделав удивленное лицо, посмотрел на него через очки, письмоводитель, сконфуженно улыбнувшись, примолк. - Вообще выходило у него так, что интеллигенция - приказчица рабочего класса, не более, - говорил Суслов, морщась, накладывая ложкой варенье в стакан чаю. - "Нет, сказал я ему, приказчики революций не делают, вожди, вожди нужны, а не приказчики!" Вы, марксисты, по дурному примеру немцев, действительно становитесь в позицию приказчиков рабочего класса, но у немцев есть Бебель, Адлер да - мало ли? А у вас - таких нет, да и не дай бог, чтоб явились... провожать рабочих в Кремль, на поклонение царю... Но, хотя Суслов и ехидничал, Самгину было ясно, что он опечален, его маленькие глазки огорченно мигали, голос срывался, и ложка в руке дрожала. - Нет, Гусаров этот из таких, знаете, как будто "блажен муж", а на самом деле - "векую шаташася"... - Вы уже знаете? - спросила Татьяна Гогина, входя в комнату, - Самгин оглянулся и едва узнал ее: в простеньком платье, в грубых башмаках, гладко причесанная, она была похожа на горничную из небогатой семьи. За нею вошла Любаша и молча свалилась в кресло. - Что это мы знаем? - спросил Суслов, осматривая ее и Любашу. Любаша сердито фыркнула; - Он - зубатовец, Гусаров-то... - Позвольте! - беспокойно и громко сказал Суслов. - Такие вещи надо говорить, имея основания, барышни! - Он- - дурак, но хочет играть большую роль, вот что, по-моему, - довольно спокойно сказала Татьяна. - Варя, дайте чашку крепкого чая Любаше, и я прогоню ее домой, она нездорова. Суслов, нетерпеливо стуча ложкой по косточкам своих пальцев, спросил ее: - Нуте-с? - Там, в Кремле, Гусаров сказал рабочим речь на тему - долой политику, не верьте студентам, интеллигенция хочет на шее рабочих проехать к власти и все прочее в этом духе, - сказала Татьяна как будто равнодушно. - А вы откуда знаете это? - спросила она. - Нет, сначала вы, - вам-то как это известно? - торопливо проговорил Суслов. - Я стояла сзади его, когда он говорил, я и еще один рабочий, ученик мой. - Так, - сказал Суслов, глядя на Клима. Прошло несколько секунд неприятнейшего, ожидающего молчания. Потом Самгин, усмехаясь, напомнил: - А еще недавно он утверждал необходимость фабричного террора. Варвара ставила термометр Любаше, Кумов встал и ушел, ступая на пальцы ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке на ручке кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить. |
