|
(«Она у нас теперь оракул? — Это Сильви. — Если она оракул, то я — верховная жрица фараона Тутанхамона».) Уже не раз Иззи-Дельфина упоминала «двух своих племянников» («Отъявленные шельмецы!»), но никогда не называла имен. «До поры до времени», — мрачно предрекал Хью. Она сочиняла «занятные истории» об этих, бесспорно вымышленных, племянниках. Морис, которому исполнилось семнадцать («шельмецам» Иззи было девять и одиннадцать), доучивался в школе-пансионе и за последние десять лет провел в обществе Иззи не более десяти минут. А Тедди просто избегал щекотливых ситуаций. — Кто же эти мальчики? — вопрошала Сильви, пробуя филе «вероника»,{37} которое миссис Гловер готовила на удивление причудливым способом. Сложенная газета лежала рядом с прибором Сильвии; та брезгливо постукала кончиком указательного пальца по колонке Иззи. — Неужели они отчасти списаны с Мориса и Тедди? — А где у тебя Джимми? — допытывался Тедди. — Почему ты про него не пишешь? Джимми, наряженный в голубой вязаный джемпер, набил полный рот картофельного пюре и не особенно переживал, что большая литература обошла его стороной. Он был ребенком мирного времени: война за окончание всех войн велась ради Джимми.{38} В который раз Сильви повторяла, что сама удивлена новому прибавлению в семействе. («Мне казалось, четверо — это полный комплект».) В свое время Сильви не знала, откуда берутся дети; теперь она, видимо, плохо понимала, как предотвратить их появление. («Джимми, образно говоря, — запоздалая мысль», — сказала Сильви. «Да у меня и в мыслях ничего такого не было», — сказал Хью; они дружно рассмеялись, и Сильви сказала: «Ай-ай-ай, Хью».) Рождение Джимми будто бы вытеснило Урсулу из лона семьи: она ощущала себя ненужной безделушкой, сдвинутой на край загроможденного стола. Кукушонок — она сама слышала, как Сильви сказала Хью: «Урсула — какой-то неуклюжий кукушонок». Но разве кукушонок живет в родительском гнезде? «А правда, что ты моя родная мама?» — спросила она, и Сильви со смехом ответила: «Это неопровержимый факт, милая». — Белая ворона, — пожаловалась Сильви доктору Келлету. — Кто-то должен быть не таким, как все, — ответил он. — Прекрати писать о моих детях, Изобел, — с жаром требовала Сильви. — Сильви, я тебя умоляю: это все вымышленные персонажи. — Значит, прекрати писать о моих вымышленных детях. — Приподняв край скатерти, она заглянула под стол. — Чем ты занимаешься? — подозрительно спросила она Памелу, сидящую напротив. — Описываю круги ступнями, — ответила Памела, невзирая на раздражение матери. В последнее время Памела вела себя дерзко и в то же время рассудительно, словно задалась целью досадить Сильви. («Копия отца», — сказала мать Памеле не далее как этим утром, когда они повздорили из-за какой-то мелочи. «И чем это плохо?» — спросила Памела.) Она стерла липкие пятна картофельного пюре с румяных щечек Джимми и пояснила: — Сначала по часовой стрелке, потом в обратную сторону. Для стройности лодыжек — так у тети Иззи написано. — Здравомыслящий человек не станет следовать рекомендациям Иззи. — («Прошу прощения?» — переспросила Иззи.) — К тому же ты слишком молода, чтобы думать о своих лодыжках. |
