|
Потом вытащил носовой платок, отер себе глаза, опустился на колени, перекрестился, промямлил что-то и, поднявшись, хотел поднять и жену. Но она обеими руками обхватила тело матери и целовала его, почти лежа на нем. Пришлось унести ее. Она совсем, казалось, обезумела. Через час ей позволили войти снова. Все было кончено. Спальню превратили теперь в комнату покойника. Жюльен и священник шепотом переговаривались у окна. Вдова Дантю уютно расположилась в кресле и приготовилась дремать, - она привыкла к таким бдениям и чувствовала себя хозяйкой в любом доме, куда заглянула смерть. Надвигалась ночь. Кюре подошел к Жанне, взял обе ее руки и начал ее ободрять, изливая на ее безутешное сердце обильный елей религиозных утешений. Он говорил об усопшей, восхвалял ее в канонических выражениях и, скорбя лицемерной скорбью священника, которому от мертвеца только выгода, предложил провести ночь в молитве возле тела. Но Жанна запротестовала сквозь судорожные рыдания. Она хотела быть одна, совсем одна в эту прощальную ночь. Тут подошел к ней и Жюльен: - Это невозможно, мы будем здесь вместе. Она отрицательно качала головой, не в силах произнести ни слова. Наконец она проговорила: - Это моя, моя мать. Я хочу быть одна подле нее. Врач шепнул: - Пусть поступает, как хочет, сиделка может остаться в соседней комнате. Священник и Жюльен вспомнили о мягкой постели и согласились. Затем аббат Пико, в свою очередь, опустился на колени, помолился, встал и, уходя, сказал: "Святая была женщина", - тем же тоном, каким произносил: "Dominus vobiscun" <Господь с вами (лат. ).>. После этого виконт обычным своим голосом спросил: - Может быть, поешь чего-нибудь? Жанна не ответила, даже не услыхала, что он обращается к ней. Он повторил: - Тебе бы следовало подкрепиться. Вместо ответа она сказала, как в забытьи: - Сейчас же пошли за папой. Он вышел, чтобы отправить верхового в Руан. А она словно застыла в своей скорби и, казалось, ждала мгновения, когда останется наедине с покойницей, чтобы отдаться подступающему приливу безысходного горя. Тени наводнили комнату, заволокли мраком усопшую. Вдова Дантю неслышно шныряла взад и вперед, брала и перекладывала невидимые в темноте предметы беззвучными движениями сиделки. Потом она зажгла две свечи, тихонько поставила их у изголовья кровати, на ночной столик, покрытый белой салфеткой. Жанна как будто ничего не видела, не чувствовала, не понимала Она ждала минуты, когда останется одна. Жюльен пообедал и вернулся. Он спросил снова: - Ты ничего не скушаешь? Жанна отрицательно покачала головой. Он сел, скорее с видом покорности судьбе, чем скорби, и больше не произносил ни слова. Так сидели они трое не шевелясь, каждый в своем кресле, далеко друг от друга. Минутами сиделка засыпала и слегка похрапывала, потом сразу просыпалась. Наконец Жюльен поднялся и подошел к жене: - Ты хочешь остаться одна? Она в невольном порыве схватила его руку: - Да, да, оставьте меня. Он поцеловал ее в лоб и пробормотал: - Я буду приходить проведывать тебя. |
