Изменить размер шрифта - +

     А Жанна не знала больше трепета рано угасших чувств, только разбитым сердцем и чувствительной душой отзывалась на теплые и плодоносные

веяния весны, только грезила в бесстрастном возбуждении, увлеченная мечтами, недоступная плотским вожделениям, и потому ее изумляло, ей претило,

ей было ненавистно это мерзкое скотство.
     Совокупление живых существ возмущало ее теперь как нечто противоестественное; и Жильберте она ставила в укор не то, что та отняла у нее

мужа, - она ставила ей в укор самый факт падения в эту вселенскую грязь. Ведь она-то не принадлежала к простонародью, которым управляют

низменные инстинкты. Как же могла она уподобиться этим тварям?
     В самый день приезда родителей Жюльен еще усугубил ее отвращение, весело рассказав, как нечто вполне естественное и забавное, что местный

булочник услышал шорох у себя в печи, как раз когда не было выпечки, и думал поймать там бродячего кота, а застал свою жену, которая занималась

отнюдь не хлебопечением.
     И он добавил:
     - Булочник закрыл заслонку; они бы там задохнулись, если бы сынишка булочника не позвал соседей: он видел, как мать его залезла туда с

кузнецом.
     И Жюльен смеялся, повторяя:
     - Вот озорники-то - накормили нас хлебом любви! Чем не новелла Лафонтена?
     После этого Жанна не могла прикоснуться к хлебу.
     Когда почтовая карета остановилась у крыльца и показалось радостное лицо барона, в душе и в сердце молодой женщины поднялось такое

волнение, такой бурный порыв любви охватил ее, какого она еще не испытывала.
     Но при виде маменьки она была до того потрясена, что едва не лишилась чувств. За эти шесть зимних месяцев баронесса постарела на десять

лет. Ее одутловатые щеки, дряблые и отвислые, побагровели, как будто налились кровью; глаза угасли; и двигаться она могла, только когда ее с

двух сторон поддерживали под руки; тяжелое дыхание ее стало хриплым и таким затрудненным, что окружающим было мучительно и жутко слышать его.
     Барон видел ее каждый день и не замечал, до какой степени она сдала; а когда она жаловалась на постоянное удушье и возрастающее ожирение,

он отвечал:
     - Да что вы, дорогая, сколько я вас помню, вы всегда были такой.
     Жанна проводила родителей в их спальню и убежала к себе, чтобы выплакать свое смятение и отчаяние. Потом она пошла поговорить с отцом и

бросилась к нему на грудь, вся в слезах:
     - Боже, как мама изменилась? Что с ней, скажи, что с ней?
     Он очень удивился:
     - Ты находишь? Что ты? Тебе показалось. Я ведь с ней неотлучно и могу тебя уверить, что ей ничуть не хуже, чем всегда.
     Вечером Жюльен сказал жене:
     - Знаешь, твоя мать совсем плоха. Мне кажется, она не долго протянет.
     А когда Жанна зарыдала, он обозлился:
     - Да перестань ты, я же не говорю, что она при смерти. Ты всегда все преувеличиваешь до безумия. Она изменилась, только и всего, это

понятно в ее годы.
     Через неделю она успокоилась и привыкла к перемене в наружности матери и, вероятно, постаралась заглушить свои страхи, как мы заглушаем и

отметаем всегда, из бессознательного эгоизма, из естественной потребности в душевном покое, нависшие над нами опасения и тревоги.
     Баронесса передвигалась через силу и гуляла теперь только полчаса в день.
Быстрый переход