Незнакомец сел на корточки, теперь уже рядом, у ближней стены, и вновь стал перебирать в руках, как четки, пластинчатый браслет. Лозовский разглядел: это были его часы, именные, командирские, которыми в штабе 40-й армии наградил его генерал– лейтенант Ермаков за мужество, которое Лозовский проявил не осознанно, а от ужаса и безвыходности положения.

– Везучий ты парень, Лозовский, – проговорил незнакомец. -

Никогда таких не встречал. Глядя на тебя, начинаешь верить в судьбу.

– Чем же это я везучий? – спросил Лозовский, с радостью понимая, что он может и думать, и говорить. По всему телу распространилась легкость, утренняя летняя свежесть, когда губы сами собой растягиваются в улыбке – просто так, не от чего.

– Тем, что попал на меня. Ты стал большой проблемой, парень, ты это знаешь?

– Вы кто?

– Я тот человек, который решает проблемы.

– А, полковник, из военной разведки, – равнодушно сказал Лозовский. – Ну, решайте.

– Мне приказано доставить тебя в Нижневартовск.

– А оттуда в Тюмень? Или Кольцов сам прилетит в Нижневартовск? Доставляйте. Мне есть о чем поговорить с вашим шефом.

– Не будешь ты с ним говорить. Как ты добрался до Нюды?

– По зимнику, на санно-тракторном поезде.

– Так я и подумал. Вешки на реке видел?

– Видел.

– Остальное поймешь. Поедешь на вездеходе. Водила не заметит вешек. Понял?

– Не понял. Он – тоже со мной?

– Он выскочит. Загодя. Приложит тебя кастетом и выскочит.

– Водилой будет – этот?

– Да, Ленчик. Личник Кольцова.

– Откуда он здесь взялся?

– Оттуда. Он единственный, кто знает тебя в лицо.

– Без кастета нельзя было обойтись?

– Пес, – недовольно сказал полковник. – Злобный пес.

– Стаса Шинкарева – тоже он?

– Кто такой Стас Шинкарев?

– Московский журналист. Его убили четыре дня назад по дороге в Шереметьево. Кастетом.

– Не мои дела. Москвой я не занимаюсь, там своя служба.

– Капитан Сахно?

– Ты много знаешь, парень.

– Гораздо больше, чем вы думаете. И чем это хотелось бы вашему шефу.

– Потому ты и стал проблемой. Ты чего улыбаешься?

– А так, хорошо, – беззаботно ответил Лозовский.

– Не плыви! – прикрикнул полковник. – Кайф словил! Рано тебе кайфовать! Что будем делать?

– Это ваша проблема.

– Ладно. Сделаем так. На вездеходе ездил?

– Нет. На тракторе ездил, на танке.

– Значит, управишься. Сейчас я уйду, дверь не запру.

Выйдешь, по коридору налево, у заднего крыльца вездеход.

Заведенный, на холостом ходу. Сядешь, и к реке. Повернешь направо. Через двенадцать километров на левом берегу леспромхоз, не пропустишь – там бревна и огни.

– А сейчас что? – спросил Лозовский.

– Ночь. От леспромхоза до Сургута узкоколейка. Вездеход бросишь на берегу. Доберешься до Сургута – сразу в аэропорт и в Москву. Там напишешь заявление в прокуратуру – за незаконное задержание.

– Кто меня задержал?

– Участковый.

– Он подтвердит?

– Не помнит он ни хера. Каждый вечер напивается в лоскуты, утром ничего не помнит. Храпит сейчас в кабинете.

Полковник вышел, через некоторое время вернулся, бросил Лозовскому камуфляжные штаны на синтепоне, ушанку и валенки. – Одевайся.

Снова вышел, принес дорожную сумку Лозовского, доверху набитую его одеждой, кинул на колени бумажник с документами и деньгами.