Первые
мня возмущают и внушают ужас, вторые меня не касаются. Не существует никакой
разумной пропорции между этими наградами и страданиями, поэтому они нелепы и
в таком качестве не могут быть творением Бога. Может быть, вслед за
некоторыми учеными мужами, которые не могут связать физические страдания в
аду с благодеяниями своего Бога, вы мне скажете, что моей единственной мукой
будет лишение возможности созерцать его? Ну так что из того? Неужели я буду
чувствовать себя наказанным тем, что не смогу видеть предмет, о котором не
имею ни малейшего представления? Здесь можно возразить, что он на краткий
миг предстанет моему взору, чтобы я в полной мере осознал весь масштаб своей
потери. В таком случае она будет невелика, потому что вряд ли я стану
сожалеть об утрате существа, который хладнокровно осуждает меня на
бесконечные муки за проступки преходящего характера: только одна эта
несправедливость вызовет у меня такую ненависть к нему, что о сожалении не
может быть и речи.
- Теперь я вижу, что исправить вас невозможно, - сказала Жюстина.
- Ты права, мой ангел, и даже не пытайся делать этого, лучше позволь
мне заняться твоим обращением и поверь, что у тебя в сто раз больше причин
последовать моему примеру, чем у меня обратиться в твою веру...
- Надо отжарить ее, братец, - заявила Дюбуа, - и отжарить как следует,
другого способа наставить ее на путь истинный я не вижу: любая женщина
быстренько воспринимает принципы того, кто ее сношает. Хорошее совокупление
только сильнее разжигает факел философии. Все моральные и религиозные
принципы мгновенно рушатся перед натиском страстей, поэтому дай им волю,
если хочешь перевоспитать девчонку.
Железное Сердце уже заключил ее в свои объятия и собирался, не мешкая,
претворить советы Дюбуа, как вдруг все услышали стук копыт.
- К оружию! - призвал атаман, торопливо пряча в панталоны огромный
член, который во второй раз угрожал ягодицам несчастной Жюстины. - К оружию,
друзья! Оставим удовольствие на потом.
Шайка растворилась в лесу и через некоторое время вернулась, ведя за
руки перепуганного путника.
На вопрос о том, что он делал один на такой пустынной дороге в столь
ранний час, о его возрасте и профессии, тот ответил, что его зовут
Сен-Флоран, что он - один из самых богатых негоциантов Лиона, что ему
тридцать пять лет, и он возвращается из Фландрии, куда ездил по своим
коммерческим делам, что при нем мало денег, но много документов; он добавил,
что отпустил накануне слугу и решил выехать пораньше, пока еще не жарко, с
намерением приехать в то же день в Париж, где он должен заключить важную
сделку, а через несколько дней хотел уехать домой; кроме того, объяснил
путник, он мог бы заблудиться, заснув в седле, если бы поехал по глухой
тропинке, после чего он попросил пощады, предложив разбойникам все, что у
него есть. |