Прямо посреди народа важно шли цари.

Искрилась соболья шуба. Пылал медальон.

Стыли крашеные губы, слали ругань – вон.

Изумруд до плеч свисает. Налит взор враждой.

…На снегу стою, босая, с голой головой.

Я к царице, дуре Савской, пятерню тяну.

Ну же, цапни глазом царским!.. Ну, подай же!.. ну…

Жизнь – роскошная подачка. Милостыня – твердь.

Ты, богачка, ты, босячка, – и тебя ждет смерть.

Царь твой зажирел во злате. Студнем ходит плоть.

Мир – заплата на заплате. Мир – худой ломоть.

Мир – сапфир на нищем пальце, высохшем, худом.

Погорельцу, постояльцу и Содом – свой дом!

И Армагеддон – родимый, и Гоморра – Сад…

По снегу хрустите мимо. Плюну в куний зад.

Плюну в жгучий мех блестящий, рот рукой утру.

Этот царь ненастоящий. Он умрет к утру.

С ним умрет его царица, что в миру, где мгла,

Мне не подала напиться, есть не подала.

Вывалит народ на стогны. Грянет звон и гуд.

В красном колпаке огромном затанцует шут.

Царство новое восславят! Трубы заревут!

Но никто нас не избавит от бедняцких пут.

И в снегу, что сыплет пухом, новым господам

Я, Великая Старуха, сердца не подам.

Мальчику с собакой кину. Курочке в соку.

Матери. Отцу. И Сыну. Кину – мужику,

Что в сугробе, горько плача, палец послюня,

Все считает, Царь Незрячий, медяки огня.

БЕГЪ

Кружево ветвей.

Мы бежали: скорей.

Мы на брюхе ползли.

Пел вдали соловей

С родимой земли.

Пел родной соловей.

Дул родной снеговей.

Как смешались дыханья

Холопья и царей.

Одинако хрипят.

Одиноко глядят.

Ноги вязнут в снегу.

У приблудных котят

Нет дороги назад.

А в России – салют.

А в России– убьют.

К нам с Тобою

коней вороных подведут.

Оседлаем зверей:

по сугробам – вперед!..

Снег летит.

Снег целует глаза и рот.

Из за снежной ракиты –

прицел в спину – нам…

Конь, скачи, вороной,

по замерзлым лугам.

Палаченки, стреляйте!

Умрем как Цари –

На конях, снегом высвеченные изнутри;

Мы на родине!.. рана в груди – как орден

Станислава ли… Анны… на конской морде –

Серебристая инея бахрома…

И валюсь я с коня, убитая, в снег,

Как с плеча калики – наземь – сума.

Кончен БЕГЪ.

И родной соловей поет над зимой.

Он сумасшедший. Он же немой.

В кружевных ветвях –

Весь в крови висок –

Заливается, свищет, играет

БОГЪ.

О, и Он одинок.

О, и Он одинок.

Только одна беда:

Он не умрет никогда.

Журчит под губами коня

В черной полынье

Святая вода.

СОШЕСТВИЕ ВО АД

Все забери. Всем жадно подавись.

Тебе, Владыка, я кидаю – жизнь.

Я оставляю полую бутыль,

И ведьму сельдь, и жалкий стул костыль,

И лампу, что цедила масло свет,

И в грязный зал надорванный билет;

Я оставляю снега грозный хруст,

Стиральный купорос, собачий дуст,

И к празднику… – о, лакомство!.. умру… –

Найденки сушки черную дыру;

Из шубы в шапку перешитый мех

И валенки, Господь, одни на всех;

Разрезанные шеи, животы

Зашитые – от края до черты;

И сломанные руки, крик и рев,

И шепот, и – по скулам соль – без слов,

Мохнатых, сальных карт гадальный брос

И заплетанье на ночь диких кос,

Прогорклую, подсолнечную снедь,

И в варежке пятак – святую медь –

За вход туда – сквозь толпы, стыд и срам –

В святилище, где свет и фимиам… –

Я оставляю! – все возьми, не жмись:

Чугун морщин в горжетке Царских лис,

Вонь дворницких, табак истопников,

Гриб деревянный – для шитья носков,

Во звездных, на расстрел, дворах зимы

Изодранных собаками, людьми…

Все! все! до капли, нитки, до куска,

До тьмы, где Савлом щерится тоска,

До ямы той отхожей, где наряд

Родной истлел, а чьи глаза горят

Звериные из мрака… – все возьми!

Ничем не дорожу я меж людьми.