Все желто медовы. И то  – средь ветвей – горит ледяное лицо.

Щека – на полнеба. В полнеба – скула. Воздернутой брови торос…

И синь мощных глаз, что меня обожгла до сока пожизненных слез.

Снег плечи целует. Снег валится в грудь. А я – ему в ноги валюсь,

Байкалу: зри, Отче, окончен мой путь. И я за тебя помолюсь.

Култук патлы сивые в косу плетет. Лечила людей по земле…

Работала яро!.. – пришел мой черед пропасть в лазуритовой мгле.

И то: лазуритовы серьги в ушах – весь Ад проносила я их;

Испод мой Сибирской Лазурью пропах на всех сквозняках мировых!

Пургой перевита, костер разожгу. Дрожа, сухостой соберу

На Хамардабанском святом берегу, на резком бурятском ветру.

И вспомню, руками водя над костром и слезы ловя языком,

И красные роды, и дворницкий лом, и холм под бумажным венком,

И то, как легла уже под товарняк, а ушлый пацан меня – дерг! –

С креста сизых рельс… – медный Солнца пятак, зарплаты горячий восторг,

Больничье похлебок, ночлежье камор, на рынках – круги молока

Январские… – и беспощадный простор, дырой – от виска до виска!

Сибирь, моя Матерь! Байкал, мой Отец! Бродяжка вам ирмос поет

И плачет, и верит: еще не конец, еще погляжусь в синий лед!

Поправлю в ушах дорогой лазурит, тулуп распахну на ветру –

Байкал!.. не костер в снегу – сердце горит, а как догорит – я умру.

Как Анну свою Тимиреву Колчак, взял, плача, под лед Ангары, –

Возьми ты в торосы, Байкал, меня – так!.. – в ход Звездной ельцовой Икры,

И в омуля Ночь, в галактический ход пылающе фосфорных Рыб,

В лимон Рождества, в Ориона полет, в Дацан флюоритовых глыб!

Я счастье мое заслужила сполна. Я горем крестилась навек.

Ложусь я лицом – я, Простора жена – на стылый опаловый снег.

И белый огонь опаляет мне лик. И тенью – над ухом – стрела.

И вмиг из за кедра выходит старик: шьет ночь бороденка игла.

– Кто ты?..

– Я Гэсэр хан.

– Чего хочешь ты?

          Дай водки мне… где там бутыль…

          За пазухой, на…

…звезды сыплют кресты на черную епитрахиль…

И он, запрокинув кадык, жадно пьет, а после – глядит на меня,

И глаз его стрелы, и рук его лед нефритовый – жарче огня.

И вижу: висит на бедре его меч, слепящий металл голубой.

О снег его вытри. Мне в лед этот лечь. Но водки я выпью с тобой –

С тобой, Гэсэр хан, напоследок, за мир кедровый, серебряный, за

Халат твой монгольский в созвездиях дыр, два омуля – твои глаза,

За тот погребальный, багряный огонь, что я разожгла здесь одна…

За меч, что ребенком ложится в ладонь, вонзаясь во Время без дна.

СМЕЩЕНЬЕ ВРЕМЕН

Два Ангела, и я меж них.

Один из них – отец.

Другой

Не знаю кто. Из ледяных

Ресниц – встает огонь дугой.

Два Ангела, и я меж них.

Ведут мя под руки. Куда?!

На небо не берут живых.

О, значит, я уже – звезда.

Я наряжать любила ель.

Звездой – верхушку украшать.

А коль любовная постель –

Любила, руку взяв, дышать

В ладонь.

Любила в холода

Я в шапке лисьей – меж толпы

Свечой метаться… жечь… Куда

По тверди вы, мои стопы?!.