Так на Вселенском холоду, в виду угрюмых скал,

Я твердо верил, что пройду, и шел, и ликовал!

И кедр, как бы митрополит сверкающий, гудел!..

И рек Андрей: – Спаситель спит.

О, тише, тише… Пусть поспит…

Он сделал, что хотел.

МОСТ НЕФ. ЭТЮД

Той зеленой воде с серебристым подбоем

Не плескаться уже никогда

Возле ног, отягченных походом и боем,

Где сошлись со звездою звезда.

По французски, качаясь, курлыкают птицы

На болотистом масле волны…

Вам Россия – как фляга, из коей напиться

Лишь глотком – в дымных копях войны.

Я – в Париже?! Я руки разброшу из тела,

Кину к небу, как хлеба куски:

Где вы, русские?.. Сладко пила я и ела,

Не познав этой смертной тоски –

Пятки штопать за грош, по урокам шататься,

Драить лестницы Консьержери

И за всех супостатов, за всех святотатцев

В храме выстоять ночь – до зари…

О вы, души живые! Тела ваши птичьи

Ссохлись в пыль в Женевьев де Буа.

В запределье, в надмирных снегах, в заресничье

Ваша кровь на скрижалях жива.

И, не зная, как сода уродует руки,

Где петроглифы боли сочту,

Имена ваши носят парижские внуки:

Свет от них золотой – за версту.

О, Петры все, Елены и все Алексеи,

Все Владимиры нищих дорог!

Я одна вам несу оголтелой Расеи

В незабудках, терновый, венок.

А с небес запустелых все та ж смотрит в Сену

Белощекая баба Луна,

Мелочь рыбную звезд рассыпая с колена,

С колокольного звона пьяна.

ПОКУПКА ТКАНИ НА РАБОЧУЮ РОБУ И ПОШИВ ЕЯ

Ты отмерь мне ткани… да не той, поплоше!

Чтобы ту рубаху отодрали с кожей.

Эх, сельмаг заштатный, прилавок дубовый!

Дверь раскрыта настежь, снег летит половой:

В синий глаз Байкала небо звезды мечет –

То ли стрелы свищут, то ль дымятся свечи?..

В срубовой столовке – водка да брусника.

Продавец холстины! Мне в глаза взгляни ка:

Не для ушлой моды, не в прельщенье тая –

Я для целой жизни робу покупаю!

Все здесь уместится: свадебное платье –

Порву на пеленки, коль буду рожать я!.. –

Та ли затрапезка, в коей режу сало,

Тот ли свет небесный – погребальный саван…

Бабе дайте волю – жизнюшку проходит

В ливнях да в метелях, при любой погоде –

Все в одной да той же стираной холстине,

Все молясь трудами об Отце и Сыне…

Так отмерь мне ткани, ты, чалдон усатый!

Может, в той тряпице буду я – распятой.

Может, что содею, неугодно Богу,

Крест на плечи взложат, повлекут в дорогу?!

И пойду я в этом рубище истлевшем

Пахотами, снегом, полем ошалевшим,

Рыжею тайгою – мокрою лисою,

Заберегом яшмой, кварцевой косою,

Мохнатым отрогом, ножами хребтами,

Что стесали сердце, высекая пламя,

Горбами увалов, грязями оврагов,

Зеркалом Байкала в славе звездных стягов,

По Мунку Сардыку, по Хамардабану,

Вдоль по рыбам рельсам, по мерзлотам пьяным!

И на всех разъездах, да на станционных

Водочных буфетах, на стогнах каленых,

Там, где рыщут танки, там, где жгут кострища,

На чугунных вечах, на злых пепелищах –

Как народ сбежится, на меня глазея,

Пальцами затычут в меня ротозеи,

Матери младенцев поднимут повыше –

Это Лунный Холод в затылок задышит! –

Я ж – сбивая ноги – дальше, выше, мимо,

Мимо всех объятий, мимо всех любимых,

Не тылом ладонным утирая слезы –

Северным Сияньем, запястьем мороза!

Замычат коровы, заклекочут куры,

Пацанье освищет холщовую дуру,

А на Крест, спорхнувши, сядет с неба птичка,

А мой лоб украсит снеговая кичка!.