Голос Клер задрожал, градом брызнули слезы, и она даже не пыталась их вытирать. Жюльен шагнул к ней. Мать обняла его за голову и принялась целовать.

— Я прекрасно понимала, что ты задумал, — шептала она. — Смелый шаг, но я не могла этого вынести. Мой запрет ничего бы не дал, и тогда у меня родилась мысль… убить пса. Я подумала, что без него ты не полезешь под колючую проволоку. Другого способа я не нашла. Знаю, это ужасно, но я так тебя люблю! У меня только один сын. Ну а пес… — Теперь она говорила очень тихо, еле слышно, всхлипывая и крепко прижимая его к себе: — Несколько раз я пыталась его отравить, но Цеппелин отказывался есть, точно угадывал мои мысли. И тогда, чтобы поскорее с этим покончить, я решила его зарезать. Мне казалось, что сделать это будет очень трудно, но на деле все оказалось проще. Пришлось заставить себя возненавидеть Цеппелина — ведь из-за него ты подвергал свою жизнь немыслимому риску. Так пусть он исчезнет навсегда! Понимаешь, я убила его из любви к тебе, мне надоело видеть, как ты играешь в героя. Ведь ты еще ребенок, Жюльен, перестань считать себя мужчиной! Слишком уж часто люди умирают именно в тот момент, когда им кажется, будто все нипочем, — не бери пример с таких смельчаков. В твоих жилах течет кровь Леурланов, она часто будет тебя толкать на безрассудные поступки, но научись сопротивляться. Делай прямо противоположное тому, что могли бы совершить в той или иной ситуации Матиас и Адмирал, умоляю!

Жюльен осторожно высвободился из ее объятий. Им владели сложные чувства: боль, нежность, ужас перед пролитой кровью. Взгляд его был прикован к рукам матери, которые недавно подносили нож к шее Цеппелина. Никаких следов, никакой отметины на них не было. Руки эти, стоило их как следует вымыть, уже не имели ничего общего с их преступлением.

— Только ради тебя я на это пошла, — стояла на своем Клер. — Ты не вправе держать на меня зло. Не могла же я спокойно наблюдать, как мой сын перетаскивает мины в тележке! Любая мать поступила бы так же. Случай этот не должен воздвигнуть между нами стену.

Жюльен отвернулся. Он знал, что мать права, но гнев и ненависть заглушали в нем голос разума. Где-то в глубине его существа закипала неприязнь к Клер, подобно тому, как внутри вулкана веками зреет лава, пока наконец не начнется извержение.

— Ну хватит! — прокричала женщина, уже находившаяся на грани нервного срыва. — Не стоит сокрушаться из-за какого-то паршивого пса, в то время как сейчас, может быть, в эту минуту, гибнут тысячи людей. Вспомни, какой уродливой была эта животина: Матиас или Адмирал пристрелили бы ее на следующий же день, как только она здесь появилась!

Клер собрала чемодан и пошла в дом переодеваться. Когда она вернулась, лицо у нее было отчужденным, а в движениях чувствовалось скрытое раздражение. Ни с того ни с сего она принялась браниться на сына за не очищенный от грязи садовый инвентарь, который, дескать, мог поржаветь от налипшей на него земли.

— И потом, нужно разобрать этот свинарник, — махнув рукой в сторону хижины, произнесла она. — Мне будет стыдно, когда придут солдаты. Придется позаботиться об их ночлеге, и постарайся, пожалуйста, быть полюбезнее: вспомни, с каким трудом мне удалось их заполучить. — В гневе мать готова была наговорить ему еще массу неприятных вещей, но в последнюю секунду сдержалась. — И не считай, что ты вправе не слушаться только потому, что проделал несколько дырок в минном поле! Мне тоже пришлось заплатить свою цену, и это было не так легко, как ты полагаешь!

С этими словами Клер повернулась спиной, оставив сына возле колодца.

Отныне в их доме воцарилась тяжелая атмосфера ссоры, и Жюльен не знал, как ее развеять.