Engreído. Смитбек задумался над этим словом и решил, что фигурально это слово значит «самодовольный». В буквальном же смысле оно означало «бахвал» и, вероятно, было прозвищем. Он спросил себя, что с ним произойдет, когда вернется этот Бахвал.

И словно в ответ на его мысли, за дверью его импровизированной камеры раздался шум. Смитбек услышал два знакомых голоса. Потом к ним присоединился третий: более медленный, более низкий, полный властности.

Смитбек инстинктивно подался назад и прижался спиной к самой дальней от двери стене. «Проклятье!»

Долго ждать ему не пришлось. После нескольких секунд возни с замком дверь открылась. На сей раз обошлось без дробовика — в нем не было нужды. В дверях появилась гигантская фигура татуированного человека, того самого, который вырубил его одним ударом.

Увидев Смитбека, человек ухмыльнулся и вошел в кладовку.

— Flaco, cierra la maldita puerta, — сказал он через плечо.

Дверь за ним закрылась, и секунду спустя в камере впервые после того, как Смитбек пришел в себя, загорелась лампочка в проволочном каркасе. В свете лампы человек казался еще крупнее, чем выглядел в проулке. У него была бритая голова, а сзади шею охватывало толстое кольцо жира, больше похожее на мышцы, если это вообще возможно. Майка на нем была растянута мощной грудью, обе руки покрыты татуировками от плеча до запястья. Смит со страхом заметил среди прочих татуировок «П» и «Н» — буквы, которые стали слишком хорошо ему знакомы.

Бахвал подтянул к матрасу Смитбека деревянный поддон с финиковым лимонадом, стоявший в углу. Хотя поддон предназначался для дюжины ящиков лимонада, гигант передвинул его с такой легкостью, будто это была коробка из-под обуви. Он уселся на поддон и посмотрел на Смитбека:

— Чуток бо-бо, chiquito?

Смитбек понял, что невольно прикрывает ушибленный висок, и тут же опустил руку.

— Так это ты, значит, размахивал фотографиями в городе и задавал вопросы, как нас татуируют.

— Я… — начал было Смитбек, но Бахвал повысил голос и заглушил его:

— Я знаю, кто ты. Ты — Роджер Смитбек. Смит-бек. Репортер.

На мгновение к страху примешалось любопытство: откуда громиле об этом известно? Ну конечно, они забрали его бумажник и посмотрели водительское удостоверение. Остальное погуглили.

— Но ты далеко от дома, Смитбек. Что ты делаешь так далеко от Майами? И почему спрашивал про «Пантер»?

Английский этого человека был очень хорош. Смитбек проглотил слюну, изо всех сил стараясь помнить о кодексе журналистской чести, который яростно отстаивал его отец, издатель газеты. «Что бы сделал в такой ситуации Эрни Пайл?» — спрашивал он всегда в трудные моменты.

— Если вам известно, что я репортер, — сказал Смитбек, — то вы понимаете, что задавать вопросы — мое занятие. Я…

Бахвал заткнул ему рот, подняв указательный палец.

— Вопросы здесь задаю я. И ты — ты больше не репортер. Ты собачье говно на моей подошве. — Он помолчал, задумчиво глядя на Смитбека. — Есть с этим проблемы, mierda de perro?

Журналистская честь была здесь ни при чем, так что у Смитбека с этим проблем не было.

Бахвал кивнул:

— Думаю, я бы хотел стать репортером. Ездишь повсюду, суешь свой нос куда не следует. Говоришь с копами, с прохожими, знаешь в два раза больше, чем кто-либо другой. Задаешь любые вопросы, какие придут в голову, даже если ты к этому не имеешь никакого отношения. — Он помолчал, изображая процесс мышления. — И если бы я был маленьким репортером — и, может быть, узнал что-то такое, чего не должен знать, — я мог бы задавать еще больше вопросов.