— Катерина Гонзага хочет навестить нас в Пезаро, — сказала Джулии Лукреция, с мрачным видом склонившись к ней со своего бархатного седла. — По такому случаю надо будет непременно сшить новые платья. Я не желаю, чтобы меня кто-то затмевал в моём собственном доме — в моём новом доме, — а ты же знаешь, эта Катерина вечно корчит из себя королеву! Но готова поспорить, что её муж никогда не писал стихов ей...

— Убейте меня, — попросил я. — Пожалуйста, убейте меня немедля, до того как вы начнёте снова говорить о нарядах!

Но никто не прислушивается к просьбам карлика.

ГЛАВА 13

Рядом с тобою она как фонарь рядом

с солнцем.

Родриго Борджиа, сравнивающий

Катерину Гонзага с Джулией Фарнезе

КАРМЕЛИНА

— Куда мы идём, синьорина?

— На рыбный рынок. Поторапливайся, Бартоломео! — Я ускорила шаги, запахиваясь в плащ, а мой подмастерье перешёл на бег. Вокруг навстречу серому рассвету просыпался Пезаро. Рим в это час бы уже полон народу: ремесленники торопились бы к своим мастерским, пьяницы тащились бы домой после ночных попоек, нищие занимали бы самые выгодные углы.

— Зачем мы идём на рыбный рынок, синьорина? — Бартоломео покорно нёс огромную корзину, которую я сунула ему в руки, когда мы покидали палаццо. — Ведь дворецкий сказал, что закажет принести свежего осётра прямо к дверям кухни...

— Это значит, что дворецкий получает взятки от торговца, который торгует осетриной. Нет уж, спасибо, я лучше сама посмотрю, что есть на рынке. Мадонна Лукреция привыкла есть всё самое лучшее, и я приложу все усилия, чтобы она так же хорошо питалась и в своём новом доме. Молодая жена должна быть сыта и довольна, пока она учится управлять домом и слугами своего мужа. Пожалуй, сегодня на завтрак у нас будут жаренные на вертеле голуби с соусом из ежевики и румяная плоская римская пицца, чтобы напомнить ей о доме.

— Нынче будет погожий денёк, синьорина, — несмело заметил Бартоломео. Ему было уже пятнадцать, и с тех пор, как я впервые бросила ему передник ученика, он вырос на целую ладонь. У него по-прежнему была молочно-белая кожа, и веснушки выделялись на его лице и шее, точно рассыпанная корица, но его руки стали жилистыми и мускулистыми от долгих часов, когда он взбивал яичные белки и таскал огромные куски говяжьей грудинки. С тех самых пор, как бедняжка Элеонора, торговка фруктами, погибла такой страшной смертью на своём рынке, я всегда ходила на рынок в сопровождении высокого сильного подмастерья. — Похоже, утро будет солнечным.

— А по-моему, наоборот, туманным. — Мы только что миновали центральную площадь, где, прислонившись к стенам зданий, спали несколько нищих и пьянчужек. Площадь была более чем втрое меньше площади Навона в Риме, но жителю Рима всё в Пезаро казалось маленьким. — Я заметила, как лицо мадонны Лукреции немного омрачилось, когда она увидела свой новый дом. «О! — воскликнула она. — Здесь так...» Конечно, девушке, привыкшей к величию Вечного города, к его шуму, пышности и красотам, Пезаро мог показаться немного провинциальным. А тут ещё летний ливень, под которым мы прибыли; от него локоны в замысловатой причёске мадонны Лукреции развились, а знамёна, которые вынесли ей навстречу, намокли. Но прошло несколько дней, небеса прояснились, и мадонна Джулия принялась расхваливать красоты Пезаро: голубой залив, извилистое устье реки, тяжеловесный романский собор с алтарём, посвящённым какому-то угрюмому усатому святому, графский дворец. «Посмотрим, каков здешний рыбный рынок», — подумала я и ещё быстрее зашагала через площадь.

— Говорят, скоро к нам вторгнутся французы, — сказал Бартоломео и перекрестился. — Так я слышал от солдат синьора Сфорца, а к ним новости приходят прямо из Милана.