Изменить размер шрифта - +
Потом смотрели неверяще – группа чужая, не наша, ни одного знакомого лица, блин, на фига же я припёрся, идиот… Потом выходили, пристыженные и несчастные. И улыбались: купились, попались на удочку, надо же было так облажаться!

После четвертого «облажавшегося» Отар отвел группу на лестницу и велел всем ждать. – «Ничего, отсюда тоже слышно, Ирка орать будет… на весь коридор, клянусь!» – «А зачем на лестницу?» – «А вот придёт сейчас… кто-нибудь из наших, тогда и узнаешь – зачем».

«Из наших» пришла Ирочка Раевская, «первая скрипка», как прозвали её в группе, и она гордилась – первая скрипка в оркестре одна, а все остальные, сколько ни есть – вторые. Ирочка выслушала откорректированную, отредактированную и дополненную «дезу» про группу, которая «давно пишет диктант», поверила безоговорочно – поскольку Отар стоял у дверей один (все остальные ждали на черной лестнице), причём стоял с несчастным видом и стиснув зубы (чтобы не спугнуть удачу и не засмеяться в самый неподходящий момент).

Раевская милостиво улыбнулась Отару, который гостеприимно распахнул перед ней дверь, и вошла в класс. А Отар метнулся к лестнице…

Коршуном летел над ступеньками, крепко стиснув руку Маринэ, чтобы она не упала на такой скорости. Отар волновался зря: Маринэ перебирала ногами так быстро, словно танцевала фламенко. За ними лавиной неслась вся группа, с гиканьем и топотом убегающего от пожара табуна диких мустангов.

 

Казнь

 

– Я не стану спрашивать, кто режиссёр этого безобразного спектакля. Вам не стыдно? Из-за вас группа писала диктант в нечеловеческих условиях! Та-аак, прекратили смеяться! Это не смешно. Темиров и Метревели, я ведь к вам обращаюсь, может быть, соизволите встать?

Маринэ молча встала, вслед за ней поднялся Отар.

– Вот и прекрасно. Будете стоять весь урок и думать о своём поведении, а остальные будут писать диктант… без Метревели. Улыбаетесь? Cмеяться будете, когда поставлю оценки.

Маринэ с Отаром простояли сорок минут, почти весь урок (оба с каменными лицами, иногда переглядывались, иногда улыбались), после чего Ирина Львовна разрешила им сесть. – «Отдохнули? А теперь пишите зачётный диктант, если успеете. У вас пять минут до конца урока».

Они успели. Марина написала оба варианта диктанта (сначала вариант Отара, потом свой) Отар «набацал» две цепочки аккордов (сначала Маринин вариант, потом свой) и нагло, не прячась, подсунул ей тетрадку.

Ирина Львовна видела, но молчала («Так и знала, что эти двое выкрутятся, зачётный, повышенной сложности диктант Метревели написала за пять минут, оба варианта. Темиров как пулемёт строчит аккорды, тоже два варианта, он ведь у нас гитарист… божией милостью. Торопятся, стараются оба… Хулиганы, житья от вас нет, теперь вздохну свободно… Как мне жаль расставаться с этими двумя, ведь они мои лучшие ученики!»).

Ирина Львовна продлила урок на десять минут, чтобы Марина с Отаром успели закончить, и вывела обоим в дневниках красивые жирные пятёрки. В добрый путь, мои дорогие ученики! В добрый путь…

 

 

Часть 15. Музлитература

 

Отар Темиров

 

– А что же твоя мама? – ужасалась Маринэ.

– Да что я, сам рубашку не поглажу? Она «на выход» была, красивая, в чёрно-белую полоску сверху донизу и такой же воротник. И пиджак чёрный, и чёрные брюки. Типа костюм. Отец из-за границы привёз, мать бы ни за что не разрешила «трепать» и гладить не стала бы…

– А другую нельзя было надеть? – «Нельзя.

Быстрый переход