Сценарий рождался спонтанно: душеньки—подруженьки нахваливали Снегурке Мизгиря – «Весь из себя, здоровый как шкаф, не сдвинешь, и тачка есть, и недвижимость в Хорватии, о чём тут думать, хватай обеими руками, пока другие не взяли». Снегурка куксилась и старательно поглядывала на Леля…

Но у старухи (Маринэ) не поглядишь: «Зря в ту сторону смотришь, – маминым голосом говорила «дочке» Маринэ. – «Выйдешь как миленькая за Мизгиря, и не вздыхай! Вздыхать она, видите ли, научилась… Слов не понимаешь, ремень поймёшь. Отец, всыпь ей как следует, чтоб с Лелем этим не хороводилась!» Последние слова Маринэ потонули в дружном хохоте и аплодисментах.

Старик-Отар со словами «за этим дело не станет, сейчас получит» расстёгивал воображаемый ремень, Ирочка-Снегурочка пискнула «я больше не буду» и полезла под рояль… Финалом стала сцена свадьбы. Мизгирь светился от радости, Снегурочка таяла на глазах и повторяла для тех, кто не понял: «Таю, таю, таю… Лучше в костёр, чем жить с мясокомбинатом!»

«Гости» танцевали на рояле, старательно топая ногами. Места хватило только для старухи-Маринэ и подружек невесты, и они выдавали совсем уж невозможное. Кто-то под шумок поставил пластинку, и под бесконечно повторяющееся «пст-кэк» девчонки изобразили русскую «барыню». Под Ленинградскую симфонию.

Маринэ с горящими глазами отбивала каблуками ритм на рояльной крышке (многочасовые занятия фламенко не пропали даром), Сашка Лашин смотрел на неё во все глаза («Маринка просто красавица, и глаза у неё светятся, и волосы как у русалки! И как это я раньше не замечал, что она такая, – грустно думал Мизгирь.– К ней теперь не подойдёшь, Отар разве позволит?»)

«Финита ла комедиа, – сказала Маринэ (Мизгирь вздрогнул от неожиданности, поскольку думал о том же, но в другом контексте). – Пэр фаворе Дима Шостакович, дружно садимся за парты и слушаем Димон—музон. Сейчас Ведьма Вячеславна на помеле нагрянет, ступой об рояль шарахнет – и получат все!»

Последние слова Маринэ прозвучали в мертвой тишине: она стояла (на рояле) спиной к двери и не видела Веру Вячеславовну, застывшую в дверном проёме и окаменевшую от увиденного…

Последняя шалость

– Тогда Метревели и Темирова, этих двоих обязательно, – потребовала Вера Вячеславовна.

Другие педагоги осведомились, что же они сделали такого. И Вера Вячеславовна, запинаясь и путаясь в словах, рассказала – что они сделали. Реакция педагогов была непредвиденной: «Стало быть, вы детей оставили одних до конца урока? И вы считаете возможным так проводить занятия?»

–Так они же… Они же… – захлебнулась гневом незадачливая учительница. – Они музыку слушали, Ленинградскую симфонию… Вы бы видели Метревели, как она танцевала! Тогда не говорили бы так…

–А что, хорошо танцевала?

– Хорошо (Вера Вячеславовна была объективна). Но – на рояле. Не вижу ничего смешного, взрослые люди, а смеетесь как дети.

– Ой, насмешили, Верочка… Роялю в обед сто лет, и не «Грюндиг», нашенский, «Заря», звук дубовый. Тот ещё рояль, музыкальные дрова. На нём только чечётку бить.

– Но они же над святым издевались!

– Ой, да ладно вам, Верочка! С каких пор берендеи стали святыми? Они язычники, это ещё до христианства было.