— Пусти. — Она спокойно посмотрела ему в глаза. Спокойно, но строго из-под нахмуренных темных бровей.

Рука Вадима разжалась.

— Ведьма… — Скрипнув зубами, он направился прочь. Полина не двинулась вслед, подождав, пока с грохотом захлопнется входная дверь. Тогда погасила везде свет и долго стояла у окна в своей комнате, глядя во двор.

Девятиэтажки спали. Покачивающиеся на ветру фонари заливали мокрый озябший мир скудной мертвенной голубизной. Полина почему-то вспомнила, что у древних греков голубой и синий считались цветами траура, ими расписывали стены гробниц, окрашивали одежды жрецов. Она же часто использовали эти цвета в своем гардеробе, подчеркивая синеву глаз.

«Хватит!» — решила вдруг Полина, вздрогнув, как от незримой опасности. Порывшись в шкафу, нашла зеленый шелковый шарф и бросилась с ним к зеркалу. Глаза сверкнули изумрудной зеленью. «У меня зеленые глаза, и я предпочитаю именно эти оттенки», — строго сказала себе и тут же удивилась, откуда явились странные мысли и неуместные сомнения по поводу гаммы платьев и свитеров? А еще, роскошной московской спальни, утопающей в серебристо-синем полумраке. «Квартиру оформлял дизайнер, цвета отделки выбирал по его совету Глеб, а мне очень понравился результат», — словно оправдываясь перед кем-то, подумала Полина. И ещё далеко-далеко, на краешке сознания прмелькнуло: «Поздно. За зелененький шарфик хвататься поздно. Травинка на краю пропастии».

Не раскладывая свой старый диван, наскоро застелила его, свернулась калачиком под одеялом и постаралась уснуть. Думать о вечеринке у Беллы не хотелось. Стало окончательно ясно, что прошлое осталось за чертой забвения, перешагивать которую не следовало. Это не её двор, не её школьные знакомые и не её прошлое. Забрела по ошибке в чужую реальность, где оказался плохо знакомый пьяненький парень, не сумевший осуществить своих радужных планов ни совершить дерзновенный прорыв в науке, ни сделать счастливой жену, ни растить детей…

Полина едва сдержалась, что бы не позвонить Глебу — так захотелось услышать его голос, почувствовать, что их московский дом, их благополучие, любовь на самом деле существуют. Она положила ладони на живот, но зародившаяся в нем крошечная жизнь ещё пребывала в глубоком сне, где-то в неведомом пространстве, на грани света и тьмы.

«А может, мои натужные попытки «прозреть» — нечто, недоступное другим, — естественный этап совершенствования человеческой психики? Может, интуиция, ясновидение, предчувствие — обязательные спутники любви? Любви жены, матери?» — думала Полина, усиленно отвлекая себя от навязчивого ощущения опасности, желания немедленно увидеть Глеба. Она попыталась расслабиться, поочередно отключая мышцы ног, рук, тела, отпустила мышцы лица и глаз, постаралась дышать поверхностно и ровно… И тут же вскочила, хватая ртом воздух и раздирая ворот пижамы — пружина в груди, сжатая волей, развернулась с убойной силой. В глазах потемнело от боли, пальцы задрожали, к горлу подступила тошнота.

«Вот и беременность дает о себе знать», — успокоила себя Полина, быстро оделась, заперла за собой дверь и спустилась во двор. Хмурую ночь едва осветлил приближающийся рассвет. «Ниссан» не угнали, мотор послушно заурчал, часы просигналили пять раз. Городок спал, на шоссе было пусто. Через час с небольшим Полина осторожно входила в свою квартиру. Сняла сапоги и на цыпочках прошла в спальню.

Глеба не было. Накрытую синим покрывалом кровать никто не тронул — так и валялись поверх шелкового «дворцового» штофа шерстяные колготки и забракованная в процессе сборов на вечеринку блузка. Полина присела на пуф у зеркала, почему-то опасаясь притрагиваться к вещам, словно попала в заколдованное царство.