— Мне известно о вас с Фанем, — перебил его судья Ди. — Все мы следуем своей природе. Если два взрослых человека находят друг друга, это их личное дело. Не беспокойтесь об этом.

— Не о том речь, — покачал головой Тан. — Я упомянул об этом лишь для того, чтобы объяснить, как был взволнован и подавлен. Когда я слабею, другой во мне становится слишком силен, чтобы я мог с ним совладать, особенно когда в небе сияет луна. — Ему явно становилось тяжело дышать. — После всех этих долгих лет я узнал о нем все, о нем и его мерзких выходках! Кроме того, я как-то обнаружил спрятанный дневник моего деда: ему тоже приходилось с ним бороться. Моего отца это не затронуло, но дед повесился. Он дошел до того, что больше не мог продолжать жить. Так же, как я сейчас, когда принял яд. Но теперь, теперь ему не в кого вселиться, ибо детей у меня нет. Он умрет вместе со мной!

Изможденное лицо Тана искривила усмешка. Судья Ди смотрел на него с жалостью. Старик уже, по-видимому, был не в себе.

Некоторое время умирающий смотрел куда-то перед собой, но вдруг его испуганный взгляд упал на судью.

— Яд поднимается! — с напряжением проговорил он. — Мне следует поторопиться! Я расскажу вам, как это всегда происходило. Я просыпаюсь в ночи с ощущением стеснения в груди. Встаю, начинаю расхаживать по полу, взад и вперед, взад и вперед. Но комната становится слишком тесной. Устремляюсь на улицу. Но улицы слишком узки, ряды домов с их высокими стенами наваливаются на меня, пытаются меня раздавить… От ужаса я теряю голову, мне не хватает воздуха. И вот когда я уже совсем задыхаюсь, он мною овладевает.

Неожиданно Тан словно расслабился.

— Я взбираюсь на городскую стену и спрыгиваю с другой стороны, именно так, как было прошлой ночью. Вне города я чувствую, как в моих жилах бурлит пьянящая кровь, чувствую свою силу, свежий воздух наполняет легкие, никто не способен устоять передо мной. Мне открывается новый мир. Я вдыхаю ароматы множества трав, чувствую запах сырой земли, чувствую пробегающего мимо зайца. Шире открываю глаза и вижу в темноте. Втягиваю носом воздух и понимаю, что впереди, за деревьями, пруд. И тут я чую другой запах, запах, заставляющий меня припасть к земле, запах, напрягающий все мои нервы. Запах теплой, красной крови…

Судья в страхе наблюдал за тем, как менялось лицо Тана. Зеленые глаза пожирали его сузившимися зрачками, скулы вдруг расширились, рот искривился в рычании, обнажившем острые желтые зубы, черные усы вздыбились, будто щетина. Холодея от ужаса, судья увидел, как шевелятся уши. Из-под одеяла показались две когтистые руки.

Вдруг скрюченные пальцы выпрямились, руки упали. Лицо Тана превратилось в безжизненную маску. Он заговорил слабеющим голосом:

— Я просыпаюсь весь в поту в собственной постели. Встаю, зажигаю свечу и спешу к зеркалу. Облегчение, непередаваемое облегчение при виде лица, на котором нет крови! — Он помолчал. — Признаюсь вам, он пользовался моей слабостью, он заставлял меня соучаствовать в его ужасных преступлениях! Я знаю, что прошлой ночью напал на Цзао Мина; я не хотел на него бросаться, не хотел причинить ему вред… Но мне пришлось, я клянусь, мне пришлось, мне пришлось подчиниться!.. — Последние слова Тан буквально прокричал.

Судья успокаивающе положил руку на его лоб, покрытый холодной испариной.

Крик Тана сменился горловым хрипом. Он в отчаянии смотрел на судью, силясь пошевелить губами, но изо рта вылетали только нечленораздельные звуки. Когда судья склонился над ним, Тан из последних сил выдавил из себя:

— Ответьте… виновен ли я?

И тут глаза его помутнели, рот приоткрылся, лицо разгладилось.