В трубке снова послышался голос Хендрикса.

– Значит, через минуту? – переспросил Питер начальника полиции и обернулся к Крайслеру. – Отставить! Сейчас снова дадут свет. – Брэнсон снова заговорил в трубку. – Не забудьте, я хочу, чтобы Квори позвонил мне ровно в семь.

Брэнсон положил трубку и пошел по проходу. Его остановил вопрос президента.

– Когда же кончится этот кошмар?

– Это зависит от вашего правительства.

– Я не сомневаюсь, что правительство выполнит ваши требования. Вы заинтриговали меня, заинтриговали нас всех. Всем хочется понять, чем вам так досадило общество?

– Что мне общество? – улыбнулся своей индифферентной улыбкой Брэнсон.

– В таком случае, что вы имеете против меня лично? Зачем понадобилось меня публично унижать? Со всеми другими людьми вы были неизменно любезны. Разве не достаточно того, что вы взяли меня в заложники и получите выкуп?

Брэнсон не ответил.

– Может быть, вам не нравится моя политика?

– Политика меня не интересует.

– Я сегодня разговаривал с Хендриксом. Он рассказал мне о том, что ваш отец – очень богатый человек, банкир, живет на Восточном побережье. Он у вас мультимиллионер. Или вы завидуете мне как человеку, которому удалось подняться на вершину? Или не в силах дождаться, пока унаследуете отцовский банк и его миллионы, поэтому выбрали другой путь, преступный. Но на этом пути вы немногого добились. До нынешней акции вас никто, кроме нескольких полицейских, не знал. Вы неудачник, поэтому завидуете другим. Рещили отыграться на самых известных людях Америки?

– Вы, господин президент, никудышный диагност и такой же психолог. Да, да, понимаю, я снова оскорбляю вас, правда, теперь уж один на один. Но довольно болтовни. Подумайте о том, что ваши решения влияют на жизнь двухсот миллионов американцев.

– Что вы имеете в виду?

– Хочу сказать, что вы можете серьезно заблуждаться. Например, заговорили о Брэнсоне‑старшем, этом неподражаемом образце добропорядочности и процветания, который на самом деле двуличный негодяй. Таким он был, таким и остался. Говорите, мой папаша известный банкир? И много пользы он принес своим вкладчикам? Большинство из них – люди со скромными средствами. Когда я работал у него, понял, за счет чего наживается мой отец. Да я бы не взял и доллара у этого негодяя! Мы‑то, по крайней мере, грабим богатых. Он не лишал меня наследства – я не доставил ему такого удовольствия. Просто сказал все, что думаю о нем, и ушел. А известность – зачем она мне?

– И тем не менее за последние восемнадцать часов вы добились большей известности, чем ваш отец за всю жизнь, – мрачно заметил президент.

– Это дурная слава. Кому она нужна? Что же касается денег – да я и так мультимиллионер.

– И все же вы хотите иметь еще больше?

– Мотивы, которые мной руководят, никого не касаются. Простите, что разбудил вас, сэр, – Брэнсон ушел.

– Странный человек! – заметил сидевший в соседнем кресле Мюир.

– Так вы не спали!

– Не хотелось вам мешать. Ночью Брэнсон не тот, что днем, обходительнее, вежливее. Такое впечатление, что этот человек пытается оправдаться перед самим собой. И все же что‑то его гнетет.

– Если ему не нужны известность и деньги, тогда что же, черт возьми, мы делаем на этом проклятом мосту?

– Тсс! Вас может услышать мэр Морисон. С вашего позволения, господин президент, я еще посплю.

Кармоди и Роджерс поднялись на вершину южной башни и вышли из лифта. Кармоди нажал на кнопку, и лифт снова пошел вниз. Мужчины вышли на открытую площадку. Далеко внизу, в пятистах футах под ними, был мост.