«Неужто французы пали так низко, стали настолько беспомощными, что волкам отныне позволено заходить в столицу, когда они только пожелают, и вкушать в священном месте людскую плоть и кровь, а затем уходить безнаказанными? Если они бросают нам вызов, так я приму его! И в таком случае жажду я встретиться с главарем волков лицом к лицу. Таково мое желание, если будет на то ваша воля, о король мой!»

И слабый испуганный король опустил плечи, вострепетал и кивнул.

А храбрый Боссилье созвал отцов города на совет и заставил выслушать свой план. Были среди них и те, кто устрашился, и те, кто поднял Боссилье на смех. Но король дозволил сие смелое начинание, так что, когда совет завершился, у Боссилье были развязаны руки и он имел право делать, что пожелает.

* * *

Боссилье был так же хорош на охоте, как и на службе. Знал он и волков в лесу, и своих сограждан. И вот какой план он предложил.

Две недели ни одна живая душа не должна была входить или выходить из парижских ворот. Даже отбросы прекратили сваливать за городские стены, так что волки оказались лишены всех своих обычных источников пропитания. Теперь отбросы складывали на площади перед Нотр-Дам-де-Пари и там же забивали всю скотину для пропитания горожан, а потроха оставляли рядом. Лед все еще был прочным, но уровень воды вновь поднялся до нормального, так что железную решетку в королевских владениях следовало поднять, чтобы она оказалась на три фута надо льдом. Все улицы, ведущие к кафедральной площади, перекрыли высокими стенами или же решетками. Таким образом, единственный путь от королевских владений до Нотр-Дама начинался от ворот, за которыми следили с верхних ярусов надвратных башен и могли захлопнуть их в любую секунду. Говяжьи кишки разбросали на дальнем берегу и на ледовом пути к королевским владениям, а также на пути к кафедральной площади.

Такова была ловушка, придуманная Боссилье. Более того, по его повелению ни один человек не смел стрелять в волков со стен, или кричать на них, или досаждать им иными способами. Город казался вымершим, настолько там стало тихо.

И вот однажды ночью стражи города увидали темные волчьи тени, кружащие вдоль следа из говяжьих кишок, ведущего к причалу. Однако, как ни странно, ни один волк не зашел в ворота — слишком сильна была их настороженность.

Три ночи спустя волков прибавилось, и некоторые из них даже рискнули добрести до кафедральной площади; там они торопливо набили животы и убрались назад. Короля волков с ними, однако же, не было.

Затем, поскольку пища снаружи иссякла, в ворота зашло побольше волков, а затем и еще больше. На десятую ночь, когда вся кафедральная площадь превратилась в место волчьего пиршества, Боссилье велел зарезать двадцать быков, которых держали про запас. Их забили перед собором, и вся кафедральная площадь оказалась залита кровью. Повсюду валялись потроха, и сильный запах ощущался издалека.

Той ночью волки пошли на приступ. От самых ворот и до кафедральной площади колыхались тени, быстрые и темные. Но был ли среди них король волков, во тьме никто не сумел разглядеть. Площадь заполонили волки. Они жрали, дрались, скулили, грызли кости и ворчали, угощаясь.

Боссилье лично закрыл те роковые ворота, единственный путь к спасению для волков. Затем весь городской люд пробудился и выбрался на стены, на высокие крыши или глазел из окон, ожидая судьбоносного рассвета.

* * *

Видали ли вы, как солнце всходит над Нотр-Дамом, освещая дальние берега реки? Тогда вы видели Чудо Господне во всей его славе. Такие чудеса всегда повергают в трепет.

Но никогда ранее и никогда позже глазам горожан не представало зрелище более жуткое, дикое и безумное, чем в то утро, когда окончательно развиднелось и можно было разглядеть все подробности. На крышах, в верхних окнах, на подходящих стенах толпились мужчины и женщины, благородные и простолюдины, пылкие и встревоженные.