Почему же мор не перешел на волков, как на то горячо надеялись, никто впоследствии пояснить не смог. Но в конечном счете случившееся привело лишь к двум последствиям: усилило любовь волков к человеческому мясу и более чем обычно распространило среди них уверенность в том, что город создан для волчьего блага и кормления.

С тех пор как Курто едва не попал в ловушку возле ворот, он избегал даже ступать на мост, ведущий к проклятому месту. Но в феврале, прозванном «волчьим месяцем», снега намело преизрядно, а еда почти исчезла, и волки стали еще отчаянней, еще безрассудней.

И Курто вновь начал осаждать город, еще яростней, нежели в предыдущую зиму. Со смотровых башен почти каждый день видели короля волков и его свиту — но никогда они не подходили на расстояние полета стрелы.

Эта зима тоже выдалась суровой. Толстый лед сковал Сену, и часто поутру следы лап ясно свидетельствовали о том, что волки пользовались ситуацией и шныряли повсюду возле городских стен, подыскивая место, где они смогли бы проникнуть в город.

Однако стены были высоки и прочны, и осуществить подобные планы не представлялось возможным, часовые же внимательными взглядами провожали скользящие в лесу серые тени, не упуская случая воспользоваться луком и стрелами. Так что стражники не ждали беды от волков, бродящих по льду.

Но однажды все изменилось.

Притоками Сены были реки Марн, Верхний Марн, Об и Кот д’Ор. Мороз, обрушившийся на высокие холмы и нагорья, был настолько лютым, что сковал эти реки до самого дна, остановив их ток. И русло Сены, оставшись без притока свежей воды, обмелело куда сильней, чем даже в разгар лета.

На речном берегу перед дворцом короля Карла располагался причал для его барки. Когда он пустовал, то запирался при помощи стальных ворот, которые погружались в реку на фут. Но сейчас уровень воды упал так сильно, что между решеткой и речным льдом образовалась дыра в три фута высотой. Волки, рыскавшие по всему льду, обнаружили ее, и Курто, невзирая на ужасную участь, едва не постигшую его в городе, созвал свою могучую стаю. Просочившись в дыру под водными вратами, волки дюжиной окольных путей добрались до величественной площади перед кафедральным собором. Некоторое количество богобоязненных людей как раз закончили свое бдение у алтаря и отправились по домам, когда внезапно навстречу им выскочила ватага волков. Жертвы оказались совершенно безоружны, их застигли врасплох. Через двадцать минут все было кончено. Волки пировали около часа, затем, объевшись человеческим мясом, убежали через те же речные ворота, в которые зашли. Во время этого чудовищного налета сорок человеческих душ было загублено и сорок тел частично сожрано, прежде чем перепуганные обыватели смогли поднять тревогу и послать какой-никакой отряд на помощь. И ни единого волка не удалось умертвить.

* * *

Таким был венец деяний в жизни великого волка. И такими были темнейшие времена в темной и печальной истории тех земель. Да, такими они были, но известно, что самые темные часы — предрассветные.

Некоторое время столичные жители пребывали в ошеломлении от кошмара, сотворенного волками. Многие священнослужители, включая самого архиепископа, пали тогда жертвами волчьих зубов. И в этой тьме, охваченный безнадежным отчаянием, недвижно сидел король — а уж он-то обязан был встать на защиту народа своего, сокрушенного горем. Король же в те дни не заслужил ничего, кроме презрения.

Но на парижских улицах отыскался все же смельчак: Боссилье, капитан городской стражи, служитель города, неустрашимо шагнул вперед. И хотя его чин не давал ему права говорить за всех, но личное мужество и здравый смысл такое право ему в избытке предоставили.