В извивах и
петлях грядущих месяцев и лет что-то, притаившись, подстерегает его, как
припавший к земле зверь в чаще. И не в том суть, что предназначено
припавшему к земле зверю - стать убийцей Марчера или его жертвой. Главное -
непреложность прыжка этой твари, из чего с такой же непреложностью следует:
порядочный мужчина обходится без спутницы, если ему предстоит охота на
тигра. Таким уподоблением Марчер подводил итог раздумьям о своей жизни.
Вначале, однако, в те редкие часы, которые им удавалось провести
вместе, они ни о чем таком не говорили; тем самым Марчер великодушно давал
понять, что не ждет и не хочет непрерывных разговоров о своей персоне. Но
подобная особенность внутреннего склада все равно что горб на спине:
рассуждай о нем или не рассуждай, факт, которым окрашена каждая минута
каждого дня, все равно остается фактом. Ясно, что горбун способен рассуждать
только как горбун, хотя бы потому, что он и есть горбун. От этого никуда не
уйти, и Мэй Бартрем настороженно наблюдала за Марчером, а так как наблюдать,
да еще настороженно, в общем, легче в молчании, их совместное бдение не
отличалось многословием. Вместе с тем ему не хотелось выглядеть чопорным -
по его разумению, как раз чопорностью он и грешил в обществе всех прочих. А
с единственным человеком, которому дано было знать, он желал быть простым и
естественным, упоминать интересующий их обоих предмет, а не подчеркнуто
умалчивать о нем - умалчивать, а не подчеркнуто упоминать, и в любом случае
касаться его между прочим, даже шутливый тон предпочитая педантству и
ходульности. Этим, несомненно, и объясняется веселое замечание Марчера в
письме к Мэй Бартрем о том, что великое событие, которое, по его
безошибочному предчувствию, припасали ему боги состоит, судя по всему, ни
много ни мало в ее нынешней покупке собственного дома, поскольку оная
покупка столь сильно его затрагивает. То было первое возвращение к разговору
в Везеренде - до сих пор они в таких возвращениях не нуждались; но когда она
написала в ответ, уже после того, как изложила свои новости, что
отказывается допустить мысль, будто его ни с чем не сравнимое тревожное
ожидание завершится подобной малостью, Марчер даже подумал - а не рисует ли
себе мисс Бартрем его будущее еще более исключительным, чем кажется оно ему
самому? Так или иначе, но постепенно, с ходом времени, Марчеру пришлось
убедиться: она непрерывно всматривается в его жизнь, судит о ней, взвешивает
ее в свете того, что знает о нем и что с годами вошло у них в обычай
называть не иначе как "истинной правдой о нем". То была его всегдашняя
формула, и Мэй Бартрем усвоила ее так неприметно, что, оглядываясь назад, он
не мог бы сказать, когда именно она, по его выражению, целиком влезла в его
шкуру или сменила великодушную снисходительность на еще более великодушную
веру.
При этом у него всегда была возможность заявить, что она считает его
всего лишь безвредным маньяком, и поскольку в конечном счете это определение
отличалось многозначностью, Марчер охотно прибегал к нему, характеризуя их
дружбу. |