|
Цветочки обрабатывает. У дев насчет роз какие-то свои приколы, чтоб дольше не вяли — прижечь, надстричь… или наоборот… Ладно, их проблемы. — А чего ж ты спрашиваешь? — повысил он голос. Ее не было какие-то мгновения, и вот снова идет — уже с вазой в руке, а розы, как и положено, не в руках, а в вазе. Поселила без бюрократической волокиты. — Ас чего ж ты тогда с цветами? — А ты смеяться будешь, если я скажу. — Ну и посмеюсь, что плохого… Ты проходи, проходи. Он, как телок за мамкой, пошел вслед за нею в комнату. Небольшая, но очень ухоженная и уютная. И все что надо. Ну, кроме кровати, конечно… Спит Наташка, надо полагать, вон за той дверью — и туда так запросто не попадешь. Тут — ладный компьютерный столик с мощной машиной, по сторонам навороченная акустика и ребристые стояки, полные компактов, аккурат под рукой — стеллаж со словарями и справочниками… Все очень рационально. Целая полка научпопа по космосу и ракетам. Готовится… И ни следа сигарет, ни единой пепельницы, ни малейшего запаха. Похоже, она и впрямь, даже дома, не курит. «А вдруг она не курит, а вдруг она не пьет?» Книг пропасть, журналов две с половиной пропасти. Неужто красивые молодые женщины по сей день читают? Впрочем, по работе чего не сделаешь, за деньги женщины еще и не то вытворяют… Да, но в том-то и кино, что Наташка Постригань за деньги предпочитает мотаться по миру, читать и писать — а не вытворять. И у нее все это классно получается, что тоже немаловажно. На единственной свободной от стеллажей стене две какие-то репродукции, даосские пейзажи, наверное, — Корховой в китайской живописи был не силен, хотя порой жалел об этом: есть в ней что-то гениально не наше, царствует не европейская мясная тяжеловесность, всегда сродни тупым фламандским развалам жратвы — вот это дуб, на нем сидят, вот это хек, его едят… Нет. Душа. Невесомая, летучая… Кузнечика тебе черно-белого нарисуют одной тушью — а и в нем душа дышит… Хотя, по слухам, как раз у китайцев-то души в нашем понимании и не мыслилось никогда, одна вполне материальная легкоэнергетическая сущность. Как ее… Ци. Только, говорят, упаси бог произносить это как цы. Хуже, чем говорить «деревня» через «ё» — «дерёвня»… А, ну конечно — у Наташки глаза раскосые и на стенах — китайские картинки. Стиль. — Голова не болит? — спросила Наташка. Она еще и заботливая! — У меня немножко вискарика застоялось. В лечебных целях могу накапать… — В глаза, — сказал Корховой. — Пипеткой. До полного рассасывания мозга. Если плохо помогает — рекомендуется вводить посредством клизмы. — Да, — сказала она удрученно. Ваза с букетом уже стояла посреди стола, и Наташка уже лила туда воду из кувшина. — Судя по уровню юмора, тебе нынче градусов больше не надо. Чаю? — Могу. — Тогда айда обратно на кухню. Нет, букет я с собой туда же возьму. Пусть нам пахнет, пока свежий… Так что у тебя за дело? Он вежливо пропустил ее перед собой. Вот откуда мужская галантность, на тридцать втором году жизни сообразил он, опять идя вслед за Наташкой. Ясно, зачем их надо вперед пропускать! Чтобы без помех смотреть, как у них под платьем ягодицы перекатываются! Вроде бы условности дурацкие, бессмысленный политес — а если вдуматься, как мудро! Прямая, гибкая, она шла, не оборачиваясь, и несла вазу обеими руками, и ножки ставила, что твоя трепетная лань. Художественная гимнастка с олимпийским огнем. |
