На Земле “фаэтонский гипноз” не был так силен. Там не знали всех подробностей десятидневной эпопеи Мельникова и Второва. И сразу заметили опасность.

Но было уже поздно и ничего нельзя было исправить.

На сообщение Мельникова Камов ответил короткой радиограммой, которая, будь она известна Белопольскому, заставила бы его немедленно повернуть назад: “Откуда вам известно, что запасы энергии на “фаэтонце” достаточны для подобного полета? Камов”.

В самом деле, откуда? Как могли они не подумать об этом решающем обстоятельстве?

Мельников готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Кольцевой звездолет мчался со скоростью ста двадцати километров в секунду. Ни один корабль, существующий на Земле, не может догнать его. И невозможно послать радиограмму.

Не вернуть! Ошибка неисправима! Оставалось надеяться на то, что опасения ложны, и… на счастье!

Весьма слабое утешение, но другого не было…

А экипаж кольцевого звездолета, ничего не подозревая и нисколько не сомневаясь в том, что энергии хватит, стремился к Церере, откуда не было возврата.

Опасения Белопольского оказались необоснованными. Второв уверенно и четко маневрировал кораблем. Вероятно, сами фаэтонцы не могли бы лучше отдавать приказания своему звездолету. Молодой инженер полностью овладел искусством воображения, его мысленные образы были отчетливы, как никогда раньше.

И “фаэтонец” послушно совершил нужный поворот и вышел на орбиту планеты, позади нее. Догнать Цереру было уже не трудно. Корабль замедлил скорость.

И вот сквозь прозрачные стенки перед ними панорама крупнейшего из астероидов.

Бесплодная голая равнина, изрезанная трещинами, с редкими цепями острых пиков. С высоты линии горизонта казалась еще очень далекой. Когда корабль спустится, она приблизится.

– Я опасался, что характер поверхности такой же, как на Арсене, – сказал Белопольский. – Хорошо, что это не так. Ну, Геннадий Андреевич, приступайте. Посадите звездолет на “землю”.

Второв вернулся в “рубку управления”. Продолжавшееся торможение корабля создавало достаточную силу тяжести, и он мог сесть в кресло.

“Когда мы падали на Венеру, – вспомнил он, – звездолет самостоятельно повернул от нее. А теперь он этого не делает. А ведь Церера близка. Как странно – механизмы корабля “понимают”, что это не падение, а сознательный маневр и ждут команды”.

“Фаэтонец” действительно “ждал”. Он все медленнее приближался к планете, временами усиливая торможение. Не оно ли показывало автоматам, что, на этот раз, близость крупного тела не опасна, что все происходит по воле человека?..

Второв закрыл глаза, так было легче сосредоточиться, и представил себе: кольцевой звездолет медленно и осторожно опускается на поверхность Цереры…

Он был уверен, что все правильно и что “фаэтонец”, так же, как раньше, четко выполнит его приказ.

Так и случилось. Когда он открыл глаза и посмотрел сквозь прозрачные стенки, то увидел, что его распоряжение выполняется. Звездолет опускался. До поверхности планеты было не больше двух километров.

И вдруг… прямо перед ним, на грани пульта, вспыхнул ярко‑зеленый треугольник. Исчез, вспыхнул снова и погас. И одновременно с ним погасли огоньки, мерцавшие в глубине грани. А сама грань стала тусклой, точно покрылась серым налетом.

Звездолет ощутимо рванулся вниз. Церера стремительно надвинулась.

Падение?!.

На мгновение вспыхнули снова огоньки на пульте. Мелькнул зеленый треугольник. И резкий рывок сбросил Второва с кресла на стенку.

Он понял, что двигатели корабля задержали падение.

Это повторилось еще раз.

В чем же дело? Почему корабль так странно ведет себя? Второв не понял этого, он думал, что виноват сам, что скомандовал не так, как было нужно.