И Белопольский с Коржевским, напряженно следившие в соседнем помещении за приближением Цереры, не поняли, что это последние судороги жизни, уходящей из тела звездолета. Истощившаяся энергия, безрассудно растраченная людьми, отдавала свои последние крохи, и умирающие механизмы в последний раз пытались предотвратить роковое падение.

Им это отчасти удалось.

“Вздохом смерти” вздрогнул корабль, слабо рванувшись назад. И упал… с высоты ста метров.

Церера не Земля. Сила ее притяжения в двадцать девять раз меньше, чем Земли. Это спасло людей.

Тяжелый удар! Что‑то рассыпалось совсем близко от Второва, точно на металлическую плиту опрокинули корзину, наполненную гайками. Он видел, как по гладкой грани пульта прошла широкая трещина, как сорвались и разлетелись стеклянными брызгами все четыре кресла.

Он понял, что пульт вышел из строя, и ужаснулся, все еще не догадываясь, что даже вполне исправный пульт для них уже бесполезен.

“Гибель, гибель по моей вине! Но что я сделал? В чем допустил ошибку? Прав был Борис Николаевич, посадка – это высший экзамен. Я не выдержал его. И теперь только смерть”.

Звездолет глубоко засел в серебристой пыли, покрывавшей равнину. Совсем близко высился острый пик, точно шпиль какого‑то погрузившегося в “землю” собора. Кругом, на различных расстояниях, беспорядочно поднимались такие же пики. Голый камень и серебристая пыль. Больше ничего. Чуждый мир!

Второв поднялся на ноги. Он чувствовал себя почти невесомым. Один шаг – и он у двери. Откроется ли она?

Звездолет еще жил. Он не мог больше лететь, но внутренние механизмы нисколько не пострадали: они не были так хрупки, как пульт. Дверь открылась как всегда.

– Что случилось, Геннадий Андреевич? – тотчас же спросил Белопольский.

Он думал то же, что думал Второв. Ошибка!

– Я, право, не знаю, Константин Евгеньевич. Я дал приказ. Все шло хорошо, но вдруг зеленый треугольник…

– Какой треугольник? – вздрогнув спросил Белопольский.

Второв рассказал подробно.

И Константину Евгеньевичу все стало ясно. Еще одна, и на этот раз безусловно последняя, ошибка!

– Вы не виноваты, Геннадий Андреевич, – сказал он. – Энергия, приводящая в действие двигатели звездолета, окончилась. Слишком много ее тратили, сначала вы с Мельниковым, потом я с вами. Ее запасы были ограничены. Мы безумцы! Мы малые дети, играющие с огнем. И мы обожглись. Я виноват. Я погубил вас обоих. Простите, если можете. А впрочем, и прощать уже поздно.

Он отвернулся, и, в третий раз за время этого злополучного рейса, слезы полились по его щекам. Слезы жалости к двум своим спутникам. О себе он не думал – он вполне заслужил смерть.

Коржевский прислонился к стене и закрыл глаза.

Второв думал. С тайной радостью он воспринял слова Белопольского – он не виновен! Но еще больше он радовался тому, что его мысли ясны и никакого страха и отчаяния он не испытывает. То, о чем он мечтал – быть таким, как Мельников, – как будто исполнилось. Даже Борис Николаевич не мог быть более спокоен.

– Никто не виноват в том, что произошло, – сказал Второв. – Кто мог предвидеть? Но, мне кажется, что наше положение не так уж безнадежно. С Земли следят за нами. Там уже знают, что звездолет опустился на Цереру. Они будут ждать нашего появления в пространстве и, не дождавшись, поймут, что случилось несчастье, и вышлют помощь. У нас достаточно продуктов, а нехватки воздуха опасаться не приходится. Значит, мы можем дождаться.

Белопольский обернулся.

– Все та же ошибка, – сказал он. – Мы думали, что нехватки энергии опасаться не придется, а теперь вы говорите то же самое о воздухе. Мы не знаем – может быть, автоматы, возобновляющие кислород на последнем издыхании? Взятые с “СССР‑КС3” баллоны со сжатым кислородом были предназначены для пустолазных костюмов, и их хватит не больше чем на два дня, при непрерывном использовании.