– Хватит, – Коржевский очнулся от своего оцепенения. – Я сам грузил их. При уменьшенной норме мы можем протянуть больше трех месяцев.

– Не понимаю, о чем мы спорим? – сказал Второв. – Хватит, не хватит, а ничего больше, как ждать помощи, мы не можем сделать. Или вы предлагаете покончить самоубийством?

– Об этом и разговора быть не может, – сказал Белопольский. – Будем ждать. Наша судьба в руках фаэтонцев, вернее их техники. Будем надеяться, что она нас не подведет второй раз.

Второву и Коржевскому показалось, что Белопольский сказал это тоном сожаления. Было ясно, что он предпочел бы смерть возвращению на Землю. Но они двое не имели никаких причин желать смерти.

– За три месяца, – сказал Второв, – мы сможем проделать полезную работу. Надо тщательно обследовать доступную нам площадь поверхности Цереры. Звездолет все равно останется здесь навсегда. Можно изучать его, не боясь испортить.

– Вот уж этого никак нельзя сделать, – ответил Белопольский. – Можно повредить автоматы воздуха. Мы понятия не имеем, где они. И еще хуже – можно испортить автоматы дверей. Ничего нельзя трогать.

Автоматы дверей! Только при этих словах все трое подумали об одном и том же – если энергия, приводящая в движение внутренние механизмы звездолета, истощится так же, как энергия двигателей, они будут замурованы в этом помещении без малейшей возможности выйти.

– Я думаю, – сказал Коржевский, – что вообще нельзя выходить отсюда. В каком положении мы очутимся вне корабля, не имея возможности в него вернуться?

– Значит, придется сидеть три месяца взаперти и в полном безделье? – сказал Белопольский. – Нет, лучше уж погибнуть сразу. Я – за выход.

– Я тоже, – присоединился Второв. – Если откажут двери, то можно быть уверенным, что откажут и автоматы воздуха. Не все ли равно в этом случае, быть снаружи или внутри. Результат один.

– Составим план действий. Как будем выходить, вместе или по очереди? – как ни в чем не бывало спросил Коржевский.

“ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ”

Церера быстро вращалась вокруг своей оси. Ее сутки составляли всего девять часов и восемнадцать с половиной минут. Но день и ночь резко отличались друг от друга по своей продолжительности. Та часть планеты, где опустился кольцевой звездолет, освещались Солнцем два часа пятьдесят девять минут. Все остальное время занимала ночь.

Расчет, произведенный Белопольским, показывал, что корабль находился в экваториальной полосе. В полдень Солнце поднималось почти к зениту. Неравномерность суток можно было объяснить только одним – Церера имеет неправильную форму. Удивительного в этом ничего не было, если вспомнить, что планета не самостоятельно образовавшееся тело, а обломок погибшего Фаэтона.

Ни утра, ни вечера, разумеется, не было в этом мире, лишенном даже намека на атмосферу. Стоило Солнцу коснуться верхним краем линии горизонта, как сразу наступала ночь.